С. А. не возражал. Устал от долгого перехода. Тяжелая ноша придавливала, ноги гудели, а монотонность похрустывающего наста гипнотизировала. Хотелось подумать о важном, но не получалось.
– Помочь единоверцам, – не останавливаясь, продолжал Иисусик, – это зов души, если хочешь, сердца.
– Убивать не страшно? – вдруг услышал свой голос С. А. и не узнал его. Уже второй день у него был жар, и горло словно обсыпали битым стеклом.
– За идею, – обернулся на ходу Иисусик, – нет. И бошняки, и косовары, – загорелся он, – и албанцы, все – орудия грязной политики пиндосов.
«Как на политинформации, – подумал С. А. – Что за тараканы у парня в башке?»
Они приближались к опушке, где Златан, командир отряда, собирался сделать привал.
Их группа шла на соединение с другим сербским отрядом, которым командовал друг Златана, бывший полицейский из Сараево. Он, по словам командира, занимался раньше «хьюман траффиком» из Восточной Европы, знал много и многих. Именно с ним С. А. хотел поговорить о том, где и как лучше искать дочь. Именно ради него присоединился к «Белым волкам»44 и отправился в этот поход.
– Бошняков поддерживают исламисты всего мира, – вещал Иисусик. – Пиндосы с ними заодно.
– На кой американцам сербы сдались? – перебил С. А.
– Как на кой? – с новой силой загорелся Иисусик. – Чтобы уничтожить православную страну и досадить России.
Когда-то Иисусика не взяли в армию из-за плоскостопия, и он пропустил Афган. Так и говорил: «Пропустил». Вместо этого закончил политех, женился, устроился в полузакрытый НИИ. Однако душа томилась, и как только, высекая искры, рассыпался Союз, Иисусик ожил. Собрал вещмешок и мотанул в Приднестровье сражаться за идею. Долго повоевать не удалось, но вирус войны он поймал и жить на гражданке больше не смог. Оформил загранпаспорт и дернул самовыражаться в Югославию.
– Замирятся, – слабо возразил С. А., – а мы будем виноваты и перед теми, и перед другими.
– С какой стати? – возмутился Иисусик.
– У тех – что мало помогали, у других – что вмешались.
– Ерунда.
– Это как в драку семейную лезть, – продолжал С. А. – Всегда виноватым останешься.
– Ерунда, – еще раз упрямо сказал Иисусик.
– Может, и так, – решил сменить тему С. А. – Как твой сын?
– Гордится, что батя за Родину воюет, – не сбился с полемической ноты Иисусик.
– Не скучаешь?
– Некогда скучать, – ответил он, – давай лучше я тебе стихи почитаю. Все легче шагать будет.
– Читай, – согласился С. А., а про себя подумал: «Верни его сейчас домой к жене и сыну, затосковал бы, не нашел бы себя, спился, а потом повесился бы в кладовке. „Ни с того ни с сего“, – решили бы родные».
– «И залитые кровью недели, – начал с чувством декламировать Иисусик, – Ослепительны и легки. // Надо мною рвутся шрапнели. // Птиц быстрее взлетают клинки. // Я кричу, и мой голос дикий – // Это медь ударяет в медь. // Я носитель мысли великой…»45
С. А. услышал сухой, словно ломающаяся ветка, выстрел. Шедший впереди Златан споткнулся и упал на бок.
Щелкнул второй выстрел. Иисусик оборвался на полуслове, неловко присел, точно уронил что-то и хотел поднять, потом, не разгибаясь, ткнулся лицом в мерзлую землю.
– Засада! – закричали кругом и бросились врассыпную, прячась под деревьями и кустами.
Зачастили автоматные очереди. Стреляли из густых кустов перед опушкой, куда шел отряд.
– Мать твою, – выругался С. А., рухнув на землю.
Сверху сыпались сбитые ветки и кора деревьев. Пули посвистывали над головой, взвизгивая, отскакивали от замерзшего грунта.
