с забытых, священных и малых постов.
Иные с кассет нам поют о величьи
и радостно смотрят из книг, кинолент,
и выглядят здраво, разумно, прилично,
в сегодняшний мир привнося милый свет.
Сияют военно-рабочею славой,
мечтою и ясностью, чёткостью мер,
шагая походкою гордой и бравой,
даря достижения, мудрость, пример.
Взирают на смог, на бордели, киоски,
дома-Вавилоны, людей-продавцов,
на хижины, грязь, золотые повозки,
на нас, на потомков: лентяев, лжецов…
Что-то чужое, за гранью дверей
Вжимаясь всё глужбе под сладкие стоны,
впиваясь в уста, просочившийся пот,
суясь в розоватость иль карие схроны,
вживляя свою оголённую плоть,
внедряясь в сырую и топкую мякоть,
входя ль в соразмерный и тёмный чехол,
взбивая филе и приятную слякоть,
вставляясь в местечки, в имеемый пол,
вбивая набухшее тельце в суть норки,
стыкуясь с ответной и влажной средой,
вносясь, будто ветер в проёмчик и щёлку,
пыряя сей образ раздетый, святой,
вводясь всё напористей, ниже, легчаю,
целуя лобком иль вгоняясь в кольцо,
я движусь, сочусь и стону, и кончаю,
опять представляя иное лицо…
– С тобою улучшу дурной генофонд,
сварливость сменю на весёлость и ясность.
А в детях, вобравших наследственный код,
появятся силы и ум, и прекрасность.
Твоим рычагом разожму я тиски,
и племя не будет слабеющим, зыбким.
Я срежу клеймо безызвестной тоски
серпом твоей милой и чистой улыбки.
Я быстро окрепну, питаясь от чувств,
на многие вещи посмею решиться,
затем зацветёт мой сиреневый куст,
чья пышная крона вовсю распушится.
Я буду стараться, во всём угождать.
Ты пару недель в меня лил своё семя.
Семейных оков утомилась я ждать.
Женись же на мне! Да к тому ж во мне бремя…
Повсюду театры и апартаменты,
старинные арки, брусчатка, дворцы,
покатые крыши в неоновых лентах,
поток ароматов духов и пыльцы,
дома низкорослые и рестораны,
столбы вдоль дороги, что будто река,
гостиниц, мотелей манящие станы,
округа, где дружат любые века,
открытые парки, аллеи и скверы,
где серая стела героям войны,
где древние храмы Иисусовой веры,
где тройка фонтанов их чистой воды;
кофейни с уютным, домашним убранством,
романтика двориков, лавок, дерев,
местечки для встреч, поцелуев, гурманства,
простор для гуляний и сытости чрев,
свобода сидящим, идущим, возницам,
широты для песен, картин и молвы…
Но славится центр земельной столицы
проспектом салонов купюрной "любви"…
Идея Андрея Юхновца
Очам и органам, и чувствам
достался сей волшебный рай,
где пьяно, сладостно и густо,
где сад, цветник и грешный май!
Дар манекенщиц и танцовщиц
кружится меж железных спиц,
а пируэты, страсть наёмниц
чаруют десять властных лиц.
Миг оголяет девью юность,
пороча, портя суть начал.
Тут не в чести мужская скупость,
смущенье, трезвость и печаль.
Десятки глаз в гипнозе ленном
от лент, изгибов, женских чар,
чья очерёдность, переменность
в гостей привносят цвет и жар.
Из стройных мест, местечек тела
так сладко веют тайны пор,
амбре духов и карамели,
ванильный и конфетный флёр…
И весь букет красавиц, умниц,
как королевы на пиру
и как ансамбль из разгульниц,
танцует в денежном жиру…
Татьяне Дерусовой
Порядочный люд иль дурные людишки
рождаются, в мир добавляя свой шум,
вбирая в себя пропитанья, вещички,
пороки и мысли, и нравы, и глум.
Все – губки, мочалки, тряпичные куклы.
Всё то, что впитали в филе иль нутро,
назад отдадут при нажатии скудном,
и вытекут суммы на землю, в ведро.
