но чьё умиранье толпа не заметит.
Для всех предначертан единый конец.
Когда же он будет – никто не ответит.
Вдыхаю всю смесь из бесед и одежд
и мчусь на колёсах среди пассажиров
(безумцев, ханжей, стариков и невежд),
закрыв громкой музыкой мелкие дыры.
В окне лишь осколки людских полулиц,
обрывки историй, рекламные краски.
Поездка – какой-то безумнейший блиц,
в который играю без ража, опаски.
А жидкость в глазах между явью, зрачком,
как будто мозоль, что ничто не излечит.
С огромной округой живу я молчком.
Огромнейший город с рожденья калечит…
Однажды меня он в могилу сведёт,
закончив трагедию, фарс и сатиру.
Пока же я жив и веду мыслей счёт,
глаза закрывая, я шторюсь от мира…
Настоящая и красивеющая женщина
Не важно, что ты обретаешь морщинки.
Ты так же желанна, и даже сильней!
Пускай появляются нити-сединки.
Ведь это красиво и нравится мне!
Пусть искорки иль паутинки мелькают
у глаз, уголков мандариновых уст.
Они ещё больше меня соблазняют,
щедрей разжигают пылания чувств!
На твой новый облик и опытный образ,
на вольность и мудрость, и взрослую стать
смелей направляется кожаный компас,
встаёт и твердеет мой стержень, как сталь.
Духовный пожар и покой вперемешку
владеют вселюбящим, полным умом,
и я в короля превращаюсь из пешки,
когда наслаждаюсь я бежевым льном.
Мы все получаем узоры от жизни…
Так было до нас, и при нас будет так!
Чего ещё время в нас только ни впрыснет!
Но ты станешь лучше, как лучший коньяк!
Просвириной Маше
Память – поток будоражащей силы,
что угрожает спокойствию дум,
что напрягает нейроны и жилы,
что огрустняет стареющий ум.
Память – невидимый список событий,
как картотека промчавшихся лет
или словарик измятый, побитый,
не содержащий уж точный ответ.
Память – запасник, где ролики, кадры,
или блокнот с именами людей,
схемы былого, где пряники, ядра,
смета с покупками чувств и вещей.
Память – могильник времён и мечтаний,
склеп из умерших, погибших, живых,
склад для простреленных крыльев, желаний,
будто бытовка, чердак для былых.
Память – подвал, где прохладно и сыро,
где консервация в красках любых,
ворох из клубней и баночки с жиром,
и где замок от голодных, чужих.
Память – раёк, где бывает уютно,
будто в постели, у речки ничьей,
или сам ад среди шторма, в каюте,
иль инквизиция в сто палачей.
Память – отстойник и свалка отходов,
будто обломки в овальном саду,
части в округлой ограде, обводе,
что догниют в равнодушном гробу…
В стальных коробах убиенные парни,
отдавшие жизни за чью-то страну,
за чьи-то идеи и дачные арки,
майоров, не знающих боль и вину.
Пеналы запрятали школьников прежних.
Несут самолёты изрезанный брак -
худых, насвинцованных, каменных лежней.
Они, как летучий тюремный барак.
Ребята могли изменить всю планету
строками, сохою, ключом, молотком!
Но выдало лето в Кабул по билету.
И вот они схожи с густым молоком.
Любой источает покой, единенье,
чей искренний подвиг Геракла затмил!
Любому воздастся от власти забвенье,
бесплатная яма, сокрытие жил…
С таким я лечу, угодивши под крышку.
Он пахнет славянством и порохом, сном.
Взираю на тьму, очертанья парнишки.
Я – узник, букашка в краю неродном.
Заместо наград пулевые сплетенья,
а в кружке желудка – белёсый пакет,
несущий кому-то дурман и забвенье,
кому-то богатство на тысячу лет.
Герой упакован в железные стенки,
в металл без огранки, обшивки и проб,
который обжал нежурчащие венки.
От Родины памятник – цинковый гроб.
Уста проститутки, как алые слизни.
