Первый Апокриф - страница 33

– Шалом тебе, почтенный. Скажи, в чём причина страданий твоего спутника?

– И не спрашивай, уважаемый! Уже третий день мучается. Зуб у него разболелся – да так, что последнюю ночь он даже глаз не сомкнул, несчастный. И как назло, ни одного зубодёра в пути! Вот и здесь, в Бейт-Абаре, похоже, тоже не судьба. Конюх, дерущий зубы, появится не раньше чем через два дня, а пока придётся только Господу молиться да терпения набраться.

– Я могу помочь этому горю, не надо ждать конюха. Если твой приятель согласится, то я сейчас же и вырву ему зуб.

– Ты? Ой, помоги ему, добрый человек – жалко же, так мучается. Просто сил нет! – обрадовался мой собеседник, и, схватив меня за рукав пухлой кистью с миниатюрными, почти женскими пальцами, словно боялся, что я убегу, засеменил к бедолаге.

– Элиэзер, тебе повезло! Этот добрый человек взялся вырвать тебе зуб!

Страдалец скосил мутный взор, просеянный сквозь частокол пальцев в мою сторону. Головы не повернул. Показалось даже, что и не расслышал толком.

Попросил его открыть рот и показать мне источник боли, что тот и сделал, со стоном распахнув пасть. Кривые, пожелтевшие зубы в червоточинах и тяжёлый, затхлый дух – и почему я не удивлён? Болевший зуб ютился где-то в верхнеправом уезде, и десна на этой стороне заметно припухла. Раздумывать не о чем – надо удалять, не впервой. Инструменты, прощальный подарок Саба-Давида, я прихватил с собой, отправившись в путь из Нацрата (куда ж я без них?), и, порывшись в котомке, подобрал подходящие клещи. Затем свернул тряпку в толстый валик, чтобы не дать несчастному от страха и боли захлопнуть рот, и попросил толстяка и Андреаса держать страдальца. Перспектива получить пинок или оплеуху в самый ответственный момент меня не особенно прельщала.

Ну, дай мне Бог удачи! Рука-то у меня уверенная, да и опыт немалый, но большой перерыв в практике немного волновал: последний раз я зубодёрил месяцев пять тому как, ещё в Нацрате. Стараясь своим голосом внушить спокойствие, я обратился к страдальцу:

– Не бойся, это не страшно. Тебе уже вырывали зубы?

Несчастный, сложив брови домиком и сморщив лицо в трагическую маску, закивал. Похоже, эти воспоминания его не слишком вдохновляют.

Я уложил больного на плед, тюками под спину перевёл в полусидячее. Велел толстяку навалиться ему на грудь и крепко держать за руки, а Андреаса – зафиксировать голову, слегка повернув её вправо. Самому больному, от страха впавшему в ступор, велел широко открыть рот и ни в коем случае не закрывать без приказа; что он и сделал, бессмысленно закатив глаза. Расположившись рядом и подложив поближе миску воды для полоскания, в левый угол рта я загнал тряпичный валик, после чего осторожно простучал по ряду верхних зубов, пока Элиэзер не откликнулся глухим рыком. Шестой от середины, как я и думал. Небольшая червоточинка чернела где-то на щербатом хребте и шла глубоко в недра. К счастью, зуб не настолько сгнил, чтобы раскрошиться у меня под инструментом.

Мысленно попросив Ашема помочь мне, я наложил на зуб клещи. Толстяк при виде этого побледнел, зажмурился и, не удовлетворившись этим, отвернулся. Подумалось – была бы у него ещё пара рук про запас, он бы и уши себе заткнул. Андреас же, напротив, во все глаза уставился на мои руки.

Старательно наложив на больной зуб щёчки инструмента, я ухватился обеими руками за рукоять и осторожно, без резких движений, но с ощутимой силой, качнул зуб немного вниз, потом вверх. Ага, уже рычишь, дорогой; ну ещё чуток потерпи. Тут не столько боль, сколько страх, но без этого уже никуда. Боль была неизбежна, и только скорость и чёткость моих движений могла принести ему облегчение. Ну, ещё чуток! Раздался мягкий хруст разрываемой связки у корня зуба, и он, к моей радости, заелозил в своем ложе. Я, положив левую на лоб страдальца, правой осторожно, но уверенно вытянул зуб со всеми тремя корнями, не сломав ни единого. Сдерживая ликование, готовое прорваться победным криком, я толкнул локтем толстяка, который все ещё лежал, навалившись всем своим мягким телом на страдальца, отвернув голову.