Не то с Йохананом. В наших отношениях всё больше нарастало напряжение. Оно просто звенело в воздухе, когда мы начинали обсуждать очередной поднятый мною вопрос, и это, я видел, порой выводило Ха-Матбиля из равновесия, как он ни пытался скрыть. Он не привык, чтобы к его словам относились критически, не воспринимал обсуждение и даже не предполагал его. Слово, произнесённое им, не заключало в себе приглашения к дискуссии. Оно было самодостаточно, исключало обмен мнениями, само по себе было итогом, подводящим черту, и всеми братьями это именно так и воспринималось. Кроме меня.
Всё чаще я развивал свою мысль, которая звучала в пику йоханановой, всё реже останавливал себя, всё глубже заходил в своей аргументации. И это новое для Йоханана ощущение некоего противостояния, бесконечной дуэли, напрягало его, создавая опасный прецедент крамолы. Его авторитет ставился под сомнение, а бурные, гремящие речи, несущиеся всепобеждающим потоком, вдруг разбивались о встречные, порой не менее весомые аргументы.
*****
Месяца через три после моего дебюта в общине в качестве рофэ весь наш лагерь был охвачен небывалым волнением. Со стороны могло показаться, что планируется что-то глобальное, сравнимое разве что с исходом Исраэля из Мицраима. Но масштабы ожидаемого никак не соответствовали степени царящей суеты. Всё объяснялось проще: в прибрежных зарослях вокруг лагеря завелись змеи, и Йоханан, от греха подальше, решил перенести стоянку с западного берега Йардена на восточный, в Гильад137, или Перею, как её называли греки.
Был йом-шиши138, и мы старались закончить с переездом засветло, не нарушая шабата. В лагере царила бестолковая суета – неизбежная, даже если планируется перекочевать всего на десяток стадий. Весёлые и взбудораженные всей этой кутерьмой, братья помоложе собирали пожитки. Старожилы же, у которых за плечами был не один подобный переезд, со спокойствием и невозмутимостью сфинксов раздавали ценные указания, которые должны были продемонстрировать всем их огромный опыт в подобных делах; однако мало кто из них спешил подкрепить их действиями.
Наконец всё позади. Мы перешли мост и расположились всего в получасе пешего ходу от нашей прежней стоянки, на вытянутой вдоль реки поляне в тени деревьев. И уже здесь, на новом месте, братья разбрелись окрест, облюбовав себе приглянувшиеся уголки. Я предпочёл устроиться поближе к воде, так как бессонница была у меня частым гостем, и я любил провожать закаты и встречать восходы на берегу. Не хотелось будить собратьев, возвращаясь среди ночи и укладываясь спать. Андреас и Йехуда расположились поблизости, ибо зачастую они составляли мне компанию в этих ночных бдениях.
Пока мы занимались обустройством нашего нового пристанища, из-за деревьев показались и приблизились к нам две разнокалиберных фигуры. Одна из них, подолговязее, показалась мне смутно знакомой. Ну конечно! Элиэзер – мой давнишний пациент, первенец, так сказать, неузнаваемо изменившийся, улыбающийся и немного запыхавшийся. Его спутник был мне незнаком: какой-то представительный пожилой бородач. Миновав наших собратьев сложным зигзагом, стараясь не перешагивать через разложенные вещи (дурная примета), они направились прямо ко мне.
– Мы ищем вас с самого утра! – воскликнул Элиэзер и обратился к своему спутнику. – Вот он, Эзра: вот тот самый человек, который избавил меня тогда от страданий за какую-то минуту, да будут благословенны его руки! Он достоин всяческих наград; я рекомендую тебе его, – и, обращаясь ко мне, добавил: – Поприветствуй габая Бейт-Абары – почтенного Эзру, Йехошуа. Он лично хотел увидеть тебя и поблагодарить за благодеяние, оказанное его другу.
