Песнь Гилберта - страница 5

– Я знаю, что ты за тварь, меня предупредили, что своим голосом ты можешь морочить голову людям. Так что я принял меры предосторожности, мой птенчик. Слушай сюда внимательно. Не знаю, понимаешь ли ты человеческую речь, уродец, но меня ты не проведёшь! Я калач тёртый и не с такими чудовищами имел дело! Если не поймёшь слов, поймёшь силу. Но, знаешь, я ведь не жесток, чтобы сразу тебя бить, поэтому слушай внимательно и запоминай каждое слово своими куриными мозгами. Когда наступает кормёжка, ты прижимаешься спиной к решётке и даёшь накинуть тебе петлю на шею. Будешь сопротивляться – еды не будет. Дальше я развяжу тебе клюв, чтобы ты смог поесть. И чтобы ни звука я от тебя не слышал. Попробуешь хоть что-то запеть или даже вякнуть, тебя живо придушат верёвкой за горло. Будешь хрипеть, пока не усвоишь урок. Как поешь, спокойно дашь завязать себе клюв. Если хоть на сантиметр дёрнешься, горло сдавит верёвка. Поверь, дружок, тебе это точно не понравится. Если ты меня понимаешь, кивни. Ходят слухи, что вы хоть и отродья дьявола, но твари разумные.

 Гилберт медленно кивнул. К этому моменту есть хотелось нестерпимо, и сил на борьбу у него не оставалось. Си́рин прижался к прутьям решётки и дал незнакомым людям просунуть верёвку у своей шеи. Пару человек держали концы, готовые в любой момент натянуть её со всей силы. Бородач достал ключ и отпер клетку: «Сейчас я разрежу ножом верёвку, и ты сможешь поесть, сиди смирно, птенчик». В последних отсветах заката блеснуло лезвие, Гилберт непроизвольно дёрнулся. Его тут же припечатали двое молодцов сзади. Верёвка больно врезалась в горло, и Гилберт чуть не потерял сознание от внезапной острой боли. Си́рин тяжело втягивал ноздрями воздух, но гортань была пережата и не могла доставить его в лёгкие. Тело непроизвольно изогнулось.

– Тише, тише, ребята, по-моему, для первого урока ему хватит, – сказал бородач.

 Верёвка ослабла, и Гилберт закашлялся, а потом с шумом жадно вдохнул воздух. Отдышавшись, он старался сидеть неподвижно. Сердце бешено колотилось в груди. Он неимоверным усилием воли старался унять охватившую его дрожь. Клюв был свободен, но руки всё ещё оставались связанными за прутьями решётки. Бородач взял еду и подошёл ближе: «Открой рот, птенчик, медленно и без глупостей». Гилберт послушался, его захлёстывал страх, шею всё ещё саднило. Но и кое-что ещё зарождалось в его груди: ненависть. Лютая злоба на всех этих жестоких людей.

 Бородач аккуратно положил красный ломоть ему в рот. Кусок был ужасно солёный и твёрдый, похожий на то, чем кормили его прошлые мучители. И всё же си́рин заставил себя его прожевать. Пусть с этим разбирается желудок. Так он медленно поглощал принесённую для него еду. Многообещающие плоды оказались неприятно кислыми, хотя и сочными. Гилберт с сожалением вспомнил, какими сладкими и сытными были фрукты на родном острове и как разительно отличались от них эти невкусные предметы. Круглая еда цвета морского песка оказалась очень ломкой и пористой, от неё постоянно отламывались мелкие крошки. На вкус этот предмет был мягкий и очень сухой. Во всяком случае кругляш не был ни солёным, ни кислым, так что Гилберт счёл эту пищу весьма сносной. Позже он узнает, что это были ломти вяленного мяса, яблоки и хлеб, но сейчас все эти вкусы для него оказались в диковинку. В конце ему дали напиться воды из фляги. Си́рин позволил завязать себе клюв, и давление верёвки у шеи ослабло. «Отдыхай, птенец, набирайся сил. Ты должен заработать мне завтра деньжат, – с ухмылкой сказал бородач, – идём, ребят. У нас впереди ещё много работы».