В хриплом, режущем слух голосе совершенно ясно послышались надежда и счастье.
Следующие несколько дней каждый прием пищи Юаньбао составлял хлеб, и каждый из этих дней Ци Тянь без исключения наведывался в поселение. И вот пять дней спустя он снова разжег во дворе огонь и, криво-косо подвесив котелок, сварил простейшую кашу, а затем по ложечке скормил все Юаньбао.
Ночь колдун провел, сосредоточенно наблюдая за ней, не смея даже моргнуть.
И та прошла спокойно.
На следующее утро Юаньбао проснулась уже с прежним румянцем. Поглаживая ее живот, с намеком на улыбку в обычно лишенном эмоций голосе Ци Тянь произнес:
– Я могу тебя кормить. – Кончиками пальцев другой руки он провел по краю плошки. – Смотри, я могу тебя кормить.
Девушка лишь отупело продолжала сидеть на кровати, нисколечко не тронутая его весельем. Ци Тянь вовсе не придал этому значения, а лишь снова велел:
– Улыбнись. Ты должна быть рада.
Она послушно приподняла уголки рта в прежней каменной и пустой улыбке.
Ци Тянь опустился на корточки и, глядя на ее улыбающееся выражение лица, тоже приподнял уголки своих губ. В хижине воцарилась тишина, не слышно вдруг стало даже дыхания двух живых людей внутри. Колдун поднялся на ноги и вышел во двор, чтобы снова сварить кашу на завтрак Юаньбао, и, как и накануне, накормил ее.
Для Ци Тяня этого было достаточно.
Когда наступал поздний вечер, Ци Тянь обтирал Юаньбао водой. В последние дни питалась она хорошо, и лицо ее порядочно округлилось. Ощупывая ее полные губы, колдун и сам не заметил, как наклонился и легонько смочил уголок ее рта языком, ядовитые твари в его теле задергались от волнения и скользнули в кончик языка.
На лице Ци Тяня все еще играла слабая улыбка, когда, протирая руку девушки, он заметил, что волоски на ее коже встали дыбом, всю ее укрыли мурашки.
Он замер, а затем слегка подавленно пробормотал:
– Я тебе отвратителен…
Покрытая синими линиями ладонь его застыла рядом с белоснежной рукой Юаньбао, и в свете свечи взгляд Ци Тяня вдруг упал на тыльную сторону собственной руки, где легонько дернулась ядовитая тварь. Пальцы его сжались, и он поспешно спрятал ладонь в широком рукаве.
Он и правда уродлив до омерзения.
Какое-то время он просто смотрел на уголок ее рта, а затем легонько протер тканью и произнес:
– Запрещаю тебе чувствовать ко мне отвращение.
Оказал ли этот приказ какое-то влияние на Юаньбао, узнать было невозможно, однако с того момента Ци Тянь неосознанно для себя самого стал больше контролировать желание прикоснуться к девушке. Возможно, в глубине души он думал, что чем меньше будет ее касаться, тем меньше отвращения она будет к нему испытывать.
В один из дней, когда Ци Тянь вместе с Юаньбао сидели во дворе, греясь под послеполуденным солнцем, к ним как ни в чем не бывало, точно прогуливаясь, подошел одетый в белое молодой господин. В одной руке он нес узелок из ткани, другая покачивала складной веер, взгляд его с пренебрежением скользнул по Ци Тяню, а затем задумчиво остановился на Юаньбао.
Слегка прищурившись, колдун велел:
– Ступай внутрь.
Послушно поднявшаяся Юаньбао исчезла в хижине.
Господин в белом одеянии, не придав сцене большого значения, растянул губы в улыбке и бросил узел на землю:
– За трех человекоядных тварей.
Ци Тянь глянул на сверкающие золотом юаньбао в развязавшемся узле, и неожиданно они не показались ему такими же прекрасными, как прежде. Он так же взглянул на гостя с презрением, с каким тот смотрел на него.
