Читать онлайн RemVoVo - Песок и Пепел: Клятва Раба

Лёха ненавидел понедельники. Особенно этот. Дождь со снегом хлестал по грязным окнам автобуса, превращая утренний Питер в серо-бурую хмарь. Кондукторша с лицом, как у замученной таксы, орала на старушку, не успевшую пробить билет. Вонь пота, дешевого одеколона и мокрой псины. Лёха прижался лбом к холодному стеклу, глядя на мелькающие огни рекламы. «Еще один день. Еще одна неделя. Еще одна жизнь в этой помойке…» Мысль оборвалась. Мир взорвался.

Не звуком. Светом. Ослепительно-зеленым, рвущим сетчатку, заполняющим все. Лёху швырнуло с сиденья, но он не ударился о пол. Его вырвало из автобуса, из города, из самой реальности. Он летел, вертелся в вихре немыслимых цветов и форм. Кости хрустели, пытаясь разлететься на молекулы, кожа горела. Он хотел закричать, но в легких не было воздуха, только огонь. Сознание угасало под напором хаоса. Последнее ощущение – ледяные щупальца, обвивающие душу и тащащие в бездну.

Пробуждение было медленным, мучительным, как подъем со дна смоляной ямы. Сознание возвращалось обрывками. Холод. Леденящий, проникающий в кости сырой холод. Грязь. Липкая, вонючая, обволакивающая все тело. И боль. Голова раскалывалась, ребра ныли, каждая мышца кричала от перенапряжения.

Лёха открыл глаза. Мрак. Не городская тьма, а густая, почти осязаемая, наполненная запахами прелого тлена, экскрементов и чего-то металлического, как кровь. Он лежал лицом вниз в холодной жиже. Попытался пошевелиться – что-то тяжелое и холодное сковывало запястья и щиколотки. Цепи. Толстые, грубые, натершие кожу до крови.

«Где я? Что случилось?» Паника, острая и дикая, сжала горло. Он замотал головой, пытаясь стряхнуть остатки кошмара. Глаза медленно привыкали. Он был не один. Вокруг, в полумраке, виднелись другие фигуры, скрюченные, закованные, лежащие или сидящие в грязи. Люди. Но какие-то… изможденные, серые, с пустыми глазами. Как стадо обезумевшего скота в грязном загоне.

Язык… Он попытался что-то сказать, спросить, но издал лишь хрип. И тут осознал странное: шум вокруг – хрипы, стоны, лязг цепей, грубые окрики – он понимал. Каждое слово, каждую ругань. Как будто язык был всегда в его голове.

«Проснулся, мразь?» Грубый удар сапогом в бок выбил воздух. Лёха закашлялся, захлебываясь грязью. Над ним стоял человек в грубых кожаных доспехах, с толстой дубиной на поясе и плетью в руке. Лицо обезображено шрамом, глаза – свиные, жестокие. Надсмотрщик. «Подъем! Скоро рынок! Не заставляй меня тебя расталкивать!»

Рынок. Рабы. Цепи. Лёху стошнило. Желчь и остатки вчерашнего ужина смешались с грязью. Это не сон. Это ад. Настоящий, вонючий, холодный ад.

Его подняли, грубо дергая за цепи. Он шатался, ноги не слушались. Вывели из темного сарая или подвала на свет. Слепящий, но холодный свет двух мутных солнц на свинцовом небе. Он впервые увидел мир, в который попал.

Грязь. Она была везде. Улица, больше похожая на колею от телег, наполненную зловонной жижей. Площадь, окруженная убогими, покосившимися зданиями из темного камня и гнилого дерева. И люди. Толпы. Но не городская суета. Здесь царила атмосфера отчаяния и жестокости. Крестьяне в рванье с пустыми глазами. Торговцы, кричащие хриплыми голосами над жалкими развалами гнилых овощей и тухлого мяса. И рабы. Десятки, сотни рабов. На шеях – железные ошейники, на руках и ногах – цепи. Их гнали кнутами, как скот. Некоторые были изуродованы – без глаз, с клеймами на лицах, с культями вместо рук. Один старик, споткнувшись, упал в грязь. Надсмотрщик не стал его поднимать – просто ударил дубиной по голове. Хруст кости был отчетливо слышен даже в общем гаме. Тело старика дернулось и затихло. Его просто отволокли за ноги к краю площади и бросили в зловонную канаву. Никто не обратил внимания.

Лёху охватил леденящий ужас. Это не кино. Не игра. Здесь смерть была обыденностью, а человек в цепях – не больше, чем говорящая скотина.

Его втолкнули в ряд с другими «товаром». Стоял он, дрожа от холода, страха и ярости, чувствуя, как грязь засыхает на коже коркой. Надсмотрщики ходили вдоль шеренги, оглаживая плети.

«Рот закрыть! Голову выше, мразь! Тебя покупать будут, а не дерьмо копать!»

Покупатели начали подходить. Разные. Богатые купцы в бархате, с презрением разглядывающие «живой товар». Офицеры городской стражи, ищущие пушечное мясо. И… аристократы? Лёха видел пару человек в дорогих, хоть и слегка поношенных плащах, с холодными, надменными лицами. Они почти не смотрели на рабов, разговаривая между собой.

Один из них, мужчина средних лет с лицом бухгалтера и жесткими глазами, остановился напротив Лёхи. Управляющий. Лёха почувствовал это инстинктивно.

«Ну-ка, повернись», – буркнул надсмотрщик, толкая Лёху в спину.

Управляющий – его звали Грот, как Лёха позже узнал – осматривал его, как лошадь на конюшне. Без тени человеческого интереса.

«Открыть пасть», – приказал Грот. Надсмотрщик грубо схватил Лёху за челюсть. «Зубы целы. Не старый. Кости крепкие, судя по плечам. Руки».

Он схватил руку Лёхи, ощупал ладонь и пальцы. Лёха едва сдержал рык ярости. Унижение жгло, как раскаленное железо.

«Руки мягкие. Не крестьянствовал», – констатировал Грот. – «Что умеешь?»

Лёха молчал, глотая ком ярости. Что он умел? Работать на конвейере? Лазить по соцсетям? Здесь это было равноценно умению дышать.

«Глухонемой? Или просто тупой?» – усмехнулся надсмотрщик, толкнув его снова.

«Говорить умею», – выдавил Лёха сквозь зубы. Голос был хриплым, чужим. Грот слегка удивился, но кивнул.

«Сила есть? Выносливость?»

«Есть», – пробормотал Лёха. Лгать не было смысла. Проверят быстро и болезненно.

Грот кивнул надсмотрщику. Тот внезапно с силой ткнул Лёхе пальцем под ребра. Боль пронзила, Лёха согнулся, но удержался на ногах, только глухо застонав.

«Реагирует. Не валится. Ладно», – решил Грот. Он поторговался с надсмотрщиком пару минут – цифры были смехотворны, меньше стоимости хорошего ножа. Лёху снова почувствовал себя вещью. Дешевой вещью. Грот бросил несколько мелких монет надсмотрщику, кивнул: «Этот. С ним».

Цепи с ног сняли, заменив на более короткие, связывающие руки за спиной. Шею охватил новый, грубый ошейник с кольцом, к которому пристегнули веревку. Поводок. Как собаку.

«Пошел, скотина!» – дернул веревку один из сопровождающих Грота, здоровенный детина с тупым лицом и дубиной.

Дорога к поместью Даркелей была долгой и унылой. Они шли пешком, Грот ехал в убогой повозке. Ландшафт угнетал. Холмы, покрытые чахлым, серым кустарником. Поля, больше похожие на болота, с редкими жалкими всходами. Деревни – скопления покосившихся хижин под соломенными крышами, откуда на них смотрели пустые, голодные глаза. Нищета и запустение витали в воздухе, густея с каждым шагом. Даже небо здесь казалось ниже и грязнее.

Лёха шагал автоматически, цепь на руках натирала запястья до крови. Мысли путались. Где он? Как попал сюда? Почему? Шанс вернуться? Ответа не было. Только холод, грязь, боль и всепоглощающее чувство ловушки. Он был рабом. Собственностью. Вещью. В этом аду.

К вечеру они добрались. Поместье Даркелей предстало во всей своей убогой «славе». Невысокая, обветшалая каменная стена с покосившимися зубцами. За ней – поля, не лучше тех, что видел по дороге. И замок. Точнее, то, что когда-то было замком. Небольшое, мрачное строение из темного камня, с башнями, одна из которых явно обвалилась и была заделана кое-как. Окна зияли пустотой или были забиты досками. Лишь в нескольких виднелся тусклый свет. От всего веяло безнадежностью и упадком. Графство Даркель явно было на последнем издыхании.

Ворота открыли с скрипом. Их встретили другие рабы – такие же изможденные, в грязных лохмотьях, с пустыми глазами. Грот отдал краткие распоряжения, указывая на Лёху: «Нового привез. В общий барак. Кормить по нижней норме. Работа – с завтрашнего утра».

Лёху толкнули вперед, к низкому, длинному, уродливому строению из камня и глимы – рабским казармам. Вонь немытых тел, плесени и отчаяния ударила в нос. Он машинально поднял голову, бросая последний взгляд на замок, это жалкое воплощение чужой власти над ним.

И в одном из высоких, узких окон, едва освещенном изнутри, он увидел ее.

Женщину. Молодую. Силуэт был строгим, даже в полутьме угадывались прямая спина, высоко поднятая голова. Свет из комнаты падал на ее лицо. Холодное. Невероятно красивое, но словно высеченное из льда. Высокие скулы, прямой нос, тонкие губы. И глаза. Даже с такого расстояния Лёха почувствовал их взгляд. Не любопытство, не жалость. Оценку. Холодную, отстраненную оценку нового инструмента, нового куска говорящего мяса, пригнанного в ее нищее имение.

Это была Элина фон Даркель. Сестра графа. Существо из другого мира, мира господ, недосягаемая, как звезда. И в этот миг, сквозь грязь, боль и унижение, в Лёхе, помимо ужаса и ярости, шевельнулось что-то новое. Острый, колючий, запретный интерес. Зерно одержимости, упавшее в благодатную почву отчаяния.

Затем окно опустело. Свет погас. А Лёху грубо толкнули в зев темного, вонючего барака, в его новую реальность. Реальность раба. Первый день в Астраэле подошел к концу. Ад только начинался.

Лязг тяжелого засова, вонзившегося в скобы снаружи, отозвался в Лёхиной груди глухим ударом. Не просто заперли. Замуровали. В темноте, густой и вязкой, как деготь, смешанной с запахами, от которых свело желудок: немытые тела, плесень, моча, гниющая солома и глубокая, въевшаяся в стены безнадега. Барак. Его новый дом.

Его толкнули в спину, и он едва удержался, спотыкаясь о что-то мягкое и издавшее стон. Внутри было чуть светлее – тусклый отсвет факела или масляной лампы пробивался из дальнего угла, выхватывая из мрака жалкие очертания. Нары в три яруса вдоль стен, больше похожие на полки для дров, заваленные темными комьями – спящими или просто недвижимыми телами. Посередине – грязный проход, залитый той же липкой жижей, что была и снаружи.

«Добро пожаловать в ад, новенький,» – хрипло прозвучал голос справа. Лёха повернул голову. На нижних нарах, прислонившись к стене, сидел старик. Лицо – паутина морщин, впалые щеки, глаза мутные, но не пустые. В них тлел крошечный уголек какого-то старого, изношенного цинизма. Он был одет в лохмотья, не лучше Лёхиных, но на шее – такой же грубый железный ошейник. «Место свободно. Там, в углу. Рядом с крысами, они тебя согреют.» Старик махнул рукой в сторону глубокой тени, откуда действительно доносилось шуршание и писк.

Лёха молча двинулся туда, цепь на руках звякнула. Ноги подкашивались от усталости и шока. Указанное «место» – это просто грязный угол, устланный тонким слоем прелой соломы, от которой пахло плесенью. Он рухнул на нее, прислонившись спиной к холодному, влажному камню. Боль во всем теле накрыла волной. Скованные за спиной руки немели. Голова гудела.

«Марк меня звать,» – продолжил старик, не глядя на него, будто разговаривал сам с собой. «Тридцать зим тут тяну. А тебя?»

«Лёха,» – выдавил он. Голос все еще был чужим, с хрипотцой.

«Лёха…» – Марк повторил, будто пробуя на вкус. «Звучит… нездешне. С какого края прибило?»

«Далекий,» – буркнул Лёха, закрывая глаза. Мысль объяснять «откуда» казалась не просто бессмысленной, но и опасной.

«Все тут далекие,» – усмехнулся Марк. Звук был похож на скрип ржавых петель. «Кому повезло – с соседнего графства. Кому не повезло – с южных рудников или с полей Великой Чумы. А теперь вот ты. Покупатель – Грот, управильщик нашего милого графства Даркель. Значит, и тебе не повезло. Даркели…» Он плюнул в грязь у своих ног. «Дыра. Последняя дыра перед вечностью.»