Читать онлайн Наум Синдаловский - Петербургский фольклор с финско-шведским акцентом, или Почем фунт лиха в Северной столице

© Синдаловский Н. А., 2016

© ООО «Рт-СПб», 2016

© ЗАО «Издательство Центрполиграф», 2016

Задолго до формального образования в XIII веке на северо-западе Древней Руси так называемой Водской пятины Новгородской земли территория, расположенная на огромном пространстве Приневской низменности вдоль всего южного побережья Невы, Ладоги и Финского залива, была заселена. Территориальная единица «пятина» означала пятую часть земли, принадлежащую и подчинённую какому-либо центру. Подобное обозначение земель применялось в различных славянских государствах с глубокой древности. Водской, а точнее, Вотской или Вотьской, эта новгородская пятина именовалась, согласно одним источникам, по названию одного из финно-угорских племен «водь», согласно другим – из-за обилия в этих землях болот, рек и озер, в отличие, скажем, от Деревской пятины, занимавшей местность, покрытую густыми лесами. Кстати, в некоторых летописных источниках Водская пятина называется Водянистой пятиной.

Пятины, принадлежавшие Новгороду

Хотя формально пятина считается административным образованием, никакой самостоятельной центральной власти в пятинах не было. Управление осуществлялось из Новгорода. Скорее пятины были исключительно территориальными структурными единицами, определявшими всего лишь принадлежность земель тому или иному городу, в данном случае – Новгороду. Новгороду принадлежали следующие пятины: Обонежская, в границах до Белого моря, Бежецкая – до Мсты, Деревская – от Ловати до Луги, Водская – в районе Невы и Ладожского озера, и Шелонская – от реки Луги по побережью Финского залива до рек Нарва и Ловать. В скобках заметим, что пятины, о которых мы говорим, не имеют ничего общего с так называемым «пятинным сбором», чрезвычайным налогом, введённым в период Смутного времени и просуществовавшим до 1723 года. Согласно этому налогу, каждый пятый сноп хлеба и каждая пятая копна сена шли в государственную казну.

Карта Санктпетербургской губернии, содержащая Ингерманландию, часть Новгородской и Выборгской губерний. Я. Ф. Шмит. 1770 г.

Наряду с народом водь в новгородских пятинах издревле обитали и многие другие финно-балтийские или финноугорские племена: ижора, карела, меря, чудь, весь, мурома, черемись, мордва, пермь, печора, ямь. А всё Приневье на местных языках называлось Inkerinmaa (Земля Инкери), то есть земля вдоль реки Ижоры (финское – Inkerejri). Кстати, древние славяне этот край так и называли – Ижорская земля. В XIII–XV веках территории в бассейне Ижоры входили в состав Ижорского погоста Водской пятины Новгородской республики.

До сих пор лингвисты не пришли к общему мнению об этимологии гидронима Ижора. Одни исследователи утверждают, что он восходит к понятию «извилистая». Другие считают, что он означает «грубый, неприветливый». Третьи, напротив, – «прекрасная земля». Есть и другие, столь же противоречащие друг другу мнения.

Ярослав Мудрый

Позже, когда Приневье стало провинцией Шведского королевства, появилось название Ингерманланд, которое широко бытовало в первой четверти XVIII века. По поводу этого шведского именования Приневского края существует красивая легенда: будто бы Ingermanland переводится как «Земля людей Ингигерд». То есть людей шведской принцессы Ингигерд, дочери первого крещёного короля Швеции Олафа Шётконунга, которая была выдана замуж за великого князя киевского Ярослава Мудрого. Она-де и получила в удел весь этот край во главе с городом Ладогой, или, как его называли шведы, Альдейгьюборгом, в качестве свадебного подарка от русского князя. Ингигерд на Руси стали называть Ириной. После смерти её даже канонизировали, а Земля Инкери (Inkerinmaa) превратилась в страну Ингигерд – Ингерманландию.

Характеристики, которыми награждают Ингигерд скандинавские саги, одна лестнее другой. Согласно одной из них, «она была мудрее всех женщин и хороша собой, великодушна и щедра на деньги», а согласно другой, Ярослав «так любил её, что почти ничего не мог делать против её воли».

А. И. Транковский. Я. Мудрый и шведская принцесса Ингигерд конец XIX – начало XX вв.

В 1054 году Ярослав Мудрый скончался. Овдовев, Ирина постриглась в монахини под именем Анна. По одной из версий, скончалась она в Новгороде, пережив своего мужа на четыре года. Погребена Ингигерд в новгородском Софийском соборе. В отечественной истории она осталась под именем Анна. Новгородцы придали ей статус небесной покровительницы своего города.

Впрочем, и на этом не кончаются попытки народной интерпретации топонима Ингерманландия. По одной из легенд, его этимология восходит к имени князя Игоря. Правда, в легенде не уточняется, какого Игоря, то ли великого князя Киевского, правившего в IX веке, то ли Игоря Святославича, новгород-северского князя, совершившего в 1185 году неудачный поход против половцев и ставшего, благодаря этому, героем известнейшего литературного памятника Древней Руси «Слова о полку Игореве».

Так или иначе, но все известные нам легенды о происхождении топонима «Ингерманландия» связаны как с финнами, шведами, так и с русскими князьями и княжнами. Интересно напомнить, что такие видные русские историки, как Василий Ключевский и Михаил Покровский, были сторонниками так называемой «финно-угорской» теории, согласно которой русский народ является «сплавом разноплеменных элементов», где значительная часть приходится на финский субстрат». Невольно приходит на память петербургский аналог известной московской пословицы «Поскреби любого русского – и обнаружишь татарина»: «Поскреби любого петербуржца – и обнаружишь чухонца». Неслучайно этнографы утверждают, что у русского человека мама – славянка, а папа – финн. Те же вполне откровенные намеки можно услышать в известной старинной поговорке «Меря намеряла, да чудь начудила».

В подтверждение того, что русские, татары и финны находятся в одном смысловом ряду, приведем любопытные утверждения некоторых современных исследователей. Они говорят, что «результаты анализа митохондриальной ДНК показали, что еще одна ближайшая родня русских, кроме финнов, – татары: русские от татар находятся на том же генетическом расстоянии в 30 условных единиц, которые отделяют их от финнов».

О генетической близости русских и финнов говорят и многочисленные свидетельства петербургского городского фольклора. Так, например, дочь не то литовского, не то латышского, не то эстонского крестьянина Марту, ставшую сначала наложницей Петра I, затем его супругой, а потом и русской императрицей Екатериной I, народ, не мудрствуя лукаво и даже не пытаясь разобраться в её истинном происхождении, называл «чухонкой Маланьей» и «чухонской блудницей». Основания для этого у фольклора были.

Пётр I

Екатерина I

Крестьянская дочь Марта Скавронская до встречи с русским царем успела пройти короткий, извилистый и непростой путь по дорогам Северной войны. Она была в услужении у ливонского пастора, вышла замуж за шведского драгуна, попала в плен к русским, работала портомоей в солдатском обозе. Вскоре была замечена командующим русскими войсками графом Борисом Петровичем Шереметевым. Если верить фольклору, к Шереметеву её привели в одной сорочке. Он накинул на молодую красавицу солдатскую шинель, дал выкуп в несколько монет и оставил у себя. У Шереметева её отобрал всесильный князь Александр Данилович Меншиков, у которого и увидел её однажды Пётр I. Забрал к себе и с тех пор со своей «походной женой», как её называли солдаты, уже никогда не расставался. Хотя поначалу и пытался не предавать эту связь широкой огласке. По свидетельству М. И. Пыляева, первое время Марта тайно проживала в Москве в частном доме, нанятом специально для этого Петром.

Анна Петровна

Елизавета Петровна

Не забудем и того, что Марта Скавронская родила от Петра I двух дочерей, одна из которых, Анна, вышла замуж за германского герцога Карла Фридриха и родила сына Карла Питера Ульриха, ставшего впоследствии российским императором Петром III. А вторая дочь, Елизавета Петровна, в течение 20 лет сама царствовала на русском троне. Так что в жилах «дщерей Петровых» текла кровь не только русских Романовых, но и «чухонки Маланьи».

Напомним, что чухна, или чухонцы, – это старинное прозвание прибалтийско-финских народов в новгородских землях. Эсты, сету, ижора, меря и многие другие назывались одним собирательным словом «чухонцы». Впервые это засвидетельствовано в Псковской второй летописи под 1444 годом в форме «чухно». Значение этого наименования теряется в глубокой древности. Предположительно, фольклорное прозвище «чухна» является самоназванием одного из угро-финских народов «чудь», общего происхождения и корня с понятием «чужой». О чуди напоминает Чудское озеро в Псковской области. В прошлом это название имело более точную, легко прочитываемую грамматическую форму «Чудьское», а в народе так и вовсе называлось «Чухонским».

Но мы отвлеклись. Продолжим наш короткий экскурс в родословную хорошо знакомых нам персонажей русской истории. Этнической финкой, крещённой после пленения её русскими, была и наложница царевича Алексея Петровича Ефросинья. Сбежав из России, царевич взял свою любовницу с собой, и она путешествовала с ним, переодетая пажом. Это она уговорила Алексея поверить обещаниям отца простить его и вернуться на родину. По легендам того времени, начальник Тайной канцелярии Пётр Толстой, посланный Петром в Италию с заданием вернуть царевича Алексея в Россию, склонил Ефросинью помочь ему, клятвенно обещая, что выдаст её замуж за своего младшего сына и даст им тысячу душ в приданое. А затем погубила своими письменными показаниями, подтверждёнными на очной ставке с опальным царевичем. Так вольно или невольно она стала виновницей его гибели в пыточной камере Петропавловской крепости.

По некоторым сведениям, Ефросинья была крепостной девкой воспитателя царевича Алексея – бывшего певчего и царского дьяка Никифора Вяземского, который якобы уступил её своему царственному воспитаннику. Впрочем, по одной из легенд, с самого начала она была «приставлена к царевичу как агент Александра Даниловича Меншикова». Дальнейшая судьба Ефросиньи мало изучена. По одним сведениям, она вышла замуж за офицера петербургского гарнизона. По другим – по приказанию Петра была пострижена в монахини и заключена в монастырь «на вечное покаяние». Между тем известно и то, что Пётр благоволил к Ефросинье. То ли испытывал симпатию, то ли в память о несчастном сыне. Так или иначе, но при сыске её не пытали, а затем она была полностью оправдана. Сохранилась запись в журнале Тайной канцелярии о выделении «девке Офросинье на приданное три тысячи рублев».

Царевич Алексей Петрович и Ефросинья

Финны исповедовали лютеранство, а эта религия на Руси ассоциировалась не столько с финно-угорскими народами, населявшими Приневье, сколько со шведами, исконными врагами Древней Руси. В этой связи следует напомнить о жене царевича Алексея – немецкой принцессе Шарлотте Софии, судьба которой в России сложилась драматично. Пётр I сам подыскал невесту своему сыну в одном из немецких княжеств. Молодые люди познакомились в 1710 году, и Алексей сразу невзлюбил Шарлотту. Он слёзно просил отца подобрать ему другую невесту, но Пётр был непреклонен. Дело закончилось подписанием брачного контракта, после чего, по словам Костомарова, «придали этому вид, будто царевич избрал себе супругу добровольно». Всё это не могло не сказаться на судьбе юной принцессы. Супруги оставались чужими друг другу людьми. Алексей был груб и, как свидетельствуют современники, с женой обращался дурно. В России Шарлотта оставалась лютеранкой, отказавшись принять православие. Вероятно, благодаря этому обстоятельству в народе её презрительно называли «Шведкой».