Нет! Не годится такую несправедливость над невинным человеком учинять! Спасать его надо!
– Ну что, Савелий, не нашёл денег? – Ноги Демьян Устиныча показались в проходе, и кот спрятался за угол, наблюдая того из своего укрытия.
Глебушкин поднялся, отряхивая колена и вновь краснея:
– Нет, Демьян Устиныч, не нашёл. Видать, украли разбойники. И часть бумаг с собой унесли…
– А бумаги-то им зачем, Господи? – Всплеснул руками начальник конторы, и от этого всплеска, рукава его чуток приподнялись, и Василий углядел у него на одной из рук, там, под манжетами, красную полосу, навроде царапины. Узрев вдруг удивленную морду кота, сидящего на пороге конторы, Демьян Устиныч, будто застеснявшись, руки проворно опустил и манжеты одернул, складывая ладони за спиною.
– Плохо, Глебушкин. Очень дурно. Зосима Лукич, узнавши про то, что тут у нас случилось, о деньгах уже справлялись. Интересовались, все ли с ними в порядке? Целы ли? Да на месте ли? Как же я ему скажу, что налетчики сейф вскрыть сумели, да ассигнациям, что там лежали сохранно, ноги и приделали?
Василий навострил уши. Как это, ноги приделали? Таким бумажкам кургузым, какие лапою гонять хорошо, заместо мыши, ноги приставить? Что ж из такого уродства получиться сумеет? Только ещё большее уродство. Деньга, она же не мыша! Она в руки бежать должна, а не из рук. Да и не бежит она вовсе, а прилипает. Это кот слышал как-то от того же Порфирия, когда говорил тот шёпотом второму писарю, Коровскому, что у городского головы к рукам ассигнации сами прилипают.
Прям, говорит, липнут к нему, будто он мёдом обмазан! Вот до чего ж люди животины чудные! Почище мышей будут! И занятия у них такие же.
Что мыша весь день колготится, да всякий сор в нору себе тащит.
Что человек все ассигнации к рукам подтягивает.
Это что же за дело такое, чтоб мёдом липким обмазаться, да ждать, когда к тебе этакое чудо прилипать станет? Да и как она, деньга эта, узнает, к кому липнуть, а к кому нет? Чует, что ли?
Фу, гадости какие! И кот, будто страшась, что с ним сделается то же самое, тут же вновь принялся вылизывать себе лапы.
Послышался шум.
На пороге возник городовой в сопровождении Акима:
– На след разбойников напали! – Радостно сообщил он, снимая фуражку и промокая платком едва намечающуюся лысину.
Та блестела. И редкие кудри, что ещё не покинули её, лоснились от пота. Посередь этих кудрей аллели свежие царапины с капельками крови.
– Что это у тебя, Арест Иваныч? – Начальник конторы указал ему на его рану.
– Да о балку башкой приложился. – Махнул рукою городовой, вновь надевая фуражку. – Только что! Покуда след в подвале твоей конторы искали, я и сподобился…
– Так что там с разбойниками?
– Свидетели есть, их экипаж в переулке ждал. Выскочили, как угорелые, да в него. Он их и умчал в один момент…
Аким согласно закивал головою, показывая этим, что принимал самое непосредственное участие в разворачивающихся событиях.
– Чудны дела твои, Господи! – Демьян Устиныч покачал головою возмущенно. – Грабители уже в экипажах на дело ездят! Где еще этакая дикость да отсталость случиться может? Только у нас в империи!
– Стало быть, не простые это разбойники. А с норовом. Много о себе понимают!
– А, может, это политические? – Лихоимцев глядел с ужасом.
– Типун тебе на язык, Порфирий! – Демьян Устиныч и вовсе заплескал руками и закрестился. – Ещё не хватало! И потом, политические все больше банками прибавляются. Такие, как мы, для них без интересу.
