– Вам не кажется, господин Мышко, что вы переходите рамки приличий?
– И тем не менее?
– У неё достаточно средств…
– Благодарю вас. Более отнимать вашего времени я не стану. Простите, если чем-то вас обидел. Но моя служба часто не оставляет места для сантиментов. И это, подчас, может спасти кому-то жизнь.
Уже в дверях Алёна Адамовна остановила его:
– Вы советуете госпоже Удмурцевой быть осмотрительнее, господин сыщик?
– По крайней мере, не торопиться никому доверять. В наше время это важнейшее условие выживания. Вы читали газеты? Вновь покушение на губернатора! Пьяный печник зарубил жену, пасынок разбил лицо отчиму, извозчик подрался с пассажиром, крестьяне сожгли дом помещика… И это в те времена, когда жители Лондона пользуются услугами подземки! А мы за восемь часов доезжаем до столицы! Двадцатый век не за горами! Прогресс! Все скоро полетят по воздуху, а тут грабят контору на двенадцать рублей, попутно угнав экипаж. Не сомневаюсь, что через сотню лет люди будут ужасаться нашей действительности. И не поймут, как мы так жили и ещё умудрились не погибнуть.
– Надеетесь, что люди грядущего сделаются лучше нас?
– Без сомнений. Прогресс не оставит им выбора. Трудно жечь поместье, летая попутно на монгольфьере.
Алёна Адамовна усмехнулась:
– Простите великодушно, но вряд ли человек изменится настолько, что у него и через сотню лет не возникнет искушения плюнуть с этакой высоты на темя ближнего своего.
Мышко засмеялся:
– Посмотрим, Алёна Адамовна. Посмотрим.
И за сим он откланялся.
Аким чистил дорожки, когда примерно через пару часов услыхал шаги. Распахнулись тяжелые входные двери. Он поднял голову. Писарь Лихоимцев спускался с крыльца в распахнутом пальто, из-под которого виднелся модный черно-белый жилет, туго натянутый на его мощной груди.
– Освободились, Порфирий Сергеевич?
Аким стоял, опершись на метлу и глядел на блеклое лицо Лихоимцева со скудным пушком над губами. Пушок шевельнулся недовольно:
– Да. Алёна Адамовна отпустили-с. Пойду в контору.
– Отчего ж не пойти, коль надобность есть. Ступайте …
Порфирий глянул на Акима:
– Тебя не спросили. Чисти давай!
– Так я чищу. У меня завсегда работа есть. – Аким сделал вид, что не заметил грубого тона писаря.
– Вот и работай! А то я Ласкину пожалуюсь. Больно ты в этот дом зачастил, негодяй!
– Так меня барыня попросили. Помочь надобно!
– Ты куда приписан, мерзавец?
– К шестому дому и округе.
– Вот и убирайся туда! А здесь я, чтоб тебя более не видал, понял?
– Ну, это, как барыня прикажут. Такое не вам решать, Порфирий Сергеевич. Вы тут, в этом доме, вообще ничего решать не станете. Даже не надейтесь на такое. – Аким перестал улыбаться. Глаза его, большие, чёрные, сделались серьёзны, в них зажегся гневный огонь, будто освещая все его смуглое красивое лицо и делая его чётче. Простодушное выражение исчезло из него. Перед Лихоимцевым явился совсем другой человек сейчас. Губы его сжались, руки плотнее обхватили древко метлы.
Писарь криво усмехнулся и чуть наклонился к дворнику, доставая папироску, чиркая спичкою и пуская дым ему в лицо:
– А это мы ещё посмотрим. Уйди с дороги, дурак. Хуже будет!
– Я вам Алёну Адамовну обмануть не позволю! – Аким глядел прямо и зло.
– Да кто ты такой есть, чтоб мне указывать?!
– Что тут у вас, господа? – Генеральша вышла на крыльцо, закутавшись в шубку:
– Вы ссоритесь?
– Нет, что вы, уважаемая Алёна Адамовна! Как можно? Я лишь советовал Акиму, где ещё прибрать надобно. Простите, если мы говорили слишком громко.
