*
– Скажите! Скажите же мне все, Савелий! Это правда?!
– Нет, Аннушка. Я ходил в банк, а в участок заглянул по рассеянности своей, ошибшись дверями. Вам не о чем волноваться, клянусь вам! И потом, откуда вам известны такие подробности?
Савелий смотрел на предмет своей любви в недоумении. Девица прибежала к нему в контору часа через два после полудня вся в слезах. И была совершенно разбита. Сперва он, испугавшись, решил, что её кто-то обидел. Но оказалось, что все её душевные терзания из-за него. Она оглядывала Глебушкина так, будто он сделался героем газеты "Русский инвалид" и состоял в списках раненых.
– Приятель моего батюшки, наш сосед, Ксенофонт Еремеевич сказали, что видали вас недавно совершенно растерянным, бредущим по улице, будто без цели. И вы зашли в участок. На вас напали, признайтесь мне?! Вас избили, ограбили? Что произошло? Почему вы таитесь от меня? Скажите же мне правду!!!
Аннушка смотрела на Савелия снизу вверх, сложив маленькие руки свои на груди в волнении. Глаза её были полны слез и удивительно прекрасны сейчас. Глебушкин, залюбовавшись, осторожно взял её за плечи, оглядываясь, чтобы не скомпрометировать её пред прохожими.
Краем глаза он заметил, что в контору вернулся Лихоимцев. Судя по виду, тот был сильно чем-то недоволен и даже разгневан. Звяканье дверных колокольчиков донеслось издалека, и Савелий понял, что нужно возвращаться. Если он не придёт сейчас, Порфирий нажалуется Демьян Устинычу на его отсутствие. А он непременно это сделает.
– Аннет, милая, со мною все хорошо. Не волнуйтесь за меня! Я не пропаду, поверьте! Но, ежели я не вернусь тотчас назад, меня ждут неприятности. Я должен идти. Завтра же я буду у вас, обещаю.
И он, поцеловав девушке руку, бросился в контору, заметив попутно, что туда вошел посетитель. Фигура показалась ему знакомой.
– Постойте же, Глебушкин! – Донеслось до него, и он обернулся, увернувшись от проезжающего мимо экипажа.
– Осторожнее, барин! – рявкнул извозчик, натягивая поводья. Кто-то из прохожих испуганно вскрикнул.
Савелий вернулся к Аннушке. Та лукаво глядела на него. Слезы на её глазах уже просохли:
– Вы позабыли свои добрые слова, какими всегда заканчиваете наш разговор, Савелий.
Он усмехнулся и сжал её руки:
– Я люблю вас, дорогая Аннет!
– И я вас, милый Глебушкин. Ваши слова для меня, словно бы музыка. С этой чудной мелодией я встаю на рассвете. Произносите их чаще!
Глебушкин рассмеялся, медленно взял девушку за руку, притянул ладонь ее к своим губам, не сводя с прекрасного лица перед собою взгляда, и поцеловал. Она распахнула глаза, и не отнимая одной руки, другой нежно провела по густыми волосам Савелия, заправляя их за ухо. Ухо у Глебушкина слегка оттопыривалось, но это его ничуть не портило, а, наоборот, придавало ему некую лихость и задорность даже.
Он улыбнулся вновь, и улыбка расцвела на его лице, делая бледность его интригующей. Вновь отдалённо зазвенели колокольчики, очевидно, посетитель покинул контору.
Глебушкин повернулся, но прохожих было много, и человек, которого он хотел увидеть сейчас, должно быть, затерялся в толпе.
– Мне пора. Я не сумею проводить вас!
– Меня дожидается извозчик, не беспокойтесь. – Аннушка глядела на предмет своей любви, не отрываясь:
– Стало быть, намереваетесь меня покинуть?
– Я не могу иначе. Простите меня! – Глебушкин живо представил себя капитаном, что восходит на борт корабля, собираясь в кругосветное плаванье с неизвестным исходом, а его возлюбленная остается на берегу. Он сжал её руки, будто прощаясь надолго, вздохнул тяжело… И вновь не сумел уйти. Подле них оказался вдруг нищий, протянувший руку свою для милостыни.
