Глебушкин порылся в кармане и подал ему монетку, тот поблагодарил и побрел далее.
– Ну ступайте уже. Да и мне пора, батюшка станет волноваться. – Аннушка наконец отпустила Савелия.
Он проводил её до извозчика, какому тоже протянул монетку со словами:
– Доставь, братец, с осторожностию.
– Не сумлевайтесь, барин. Довезу, будто барышня ваша из хрусталя сделаны.
Глебушкин тяжело вздохнул, провожая глазами отъезжающих, махнул рукою повернувшейся к нему девушке и отправился в контору.
И удивленно замер на месте.
Там никого не оказалось в этот час. Даже посетители отсутствовали. Позвольте, а куда подевался Лихоимцев? Он же, как с точностию запомнил Савелий, входил в двери. Но на месте его не оказалось, лишь был отодвинут стул, будто на нем только что сидели. Где-то, очевидно в ватерклозэте, лилась вода.
Едва Савелий уселся на свое место, принимаясь поспешно за работу, какую оставил, когда явилась Аннушка, как течение воды прекратилось, и на пороге возник Демьян Устиныч собственною персоною. Он с досадою вытирал руки, по пальцам которых струилось нечто красное, видом своим походящее на кровь.
Бедный Глебушкин вскочил на ноги:
– Демьян Устиныч! Вы здесь? А, как же домашний обед?
– Я уже вернулся. – Начальник конторы вновь затряс одною рукою, прижимая к ней пальцы другой.
Глебушкин шагнул к нему:
– Что с вами? Вы поранились?
Зябликов взглянул на своего любопытного подчиненного тяжёлым взглядом:
– Да вот, надумал починить карандаш, а нож соскочил и прямо по пальцу. Никак кровь унять не могу.
– Позвольте, я схожу в аптекарский магазин, принесу вам повязку. Здесь надобно перевязать. – Глебушкин шагнул было к дверям.
– Не стоит. – Демьян Устиныч торопливо поправил манжеты, явив на время поцарапанные где-то руки. – Не утруждайтесь, Глебушкин. Займитесь лучше делом.
– А где Лихоимцев? Я видел, как он вернулся в контору. И не наблюдаю его. – Савелий не мог оторвать взгляда от манжет начальника. Тот торопливо оправил их и спрятал руки за спину, нахмурив брови:
– Ваша пытливость делает вам честь, Глебушкин. Ещё бы она помогла вам в работе. Лихоимцев, должно быть, ещё не вернулся от Алёны Адамовны.
– Но он входил в контору. Четверть часа назад.
– Я никого не заметил, Глебушкин.
– А посетитель?
– Какой посетитель?
– Что был здесь только что?
Демьян Устиныч подошёл к Савелию вплотную, глядя прямо ему в глаза:
– Да. Вам определённо следует посетить аптекарский магазин, Глебушкин. И купить успокоительный порошок. Ограбление нашей конторы повлияло на вас сильнее, нежели я мог подумать. Может, вам стоит пойти домой?
– Но, Демьян Устиныч, я клянусь вам, что…
– Довольно, Глебушкин, прохлаждаться. Я знаю, что вы отлучались из конторы, покуда меня не было. Я закрою на это глаза, если вы сейчас же не перестанете говорить глупости. В конторе никого не было. Коровский отпросился по делу, Лихоимцев был у госпожи Прокопьевой, а я… Я, вернувшись из дому, все время оставался тут и имел честь наблюдать ваши амурные дела через окно.
Глебушкин повесил голову. Стало быть, он и впрямь обманулся, приняв за Лихоимцева кого-то другого. Но кого? Порфирий имел весьма мощный стан. Грудь его была велика, несколько даже навыкате, и рук своих к телу ему было почти не прислонить. Когда Аполлинарий восхищался этим, прося разрешения потрогать мускулы, Лихоимцев всегда уворачивался и говорил:
– Неча ко мне руки тянуть, Аполлинарий. Издали гляди. И не завидуй.
