Глебушкин закончил писать, поставил в конце написанного жирную точку, сложил бумаги в папку, собрал мусор со стола, оделся, повязав горло шарфом, какой ему в компанию к рукавицам связала добрая Ольга Леонидовна, натянул поглубже фуражку на уши и вышел из конторы, кивнув попутно Аполлинарию, поклонившись Демьян Устинычу и не забыв погладить сидящего перед дверью Василия, подле толстых лап которого лежала очередная, безвременно почившая мыша. Василий глянул на своего приятеля в надежде, что тот захватит сей нехитрый завтрак, какой кот ему вновь обеспечил, с собою, но Глебушкин, улыбнувшись, чаяний кота в отношении себя вновь не понял и пошёл себе по улице, улыбаясь. И было же отчего улыбнуться, несмотря на трагичность всех обстоятельств. В этот полуденный час над дымными трубами уездного города N светило солнце. Снег, выпавший накануне, растаял, солнечные лучи подсушили улицы, и жизнь уже не казалась такой беспросветной. Мальчишка на углу торговал газетами, выкрикивая заголовки их отчаянным голосом, разносчик предлагал пироги, два господина в дорогих пальто сходили с пролетки, направляясь в банк, на бульваре копошились голуби, и Глебушкин вздохнул свежий и какой-то особенно вкусный сейчас воздух. Город свой он любил. И не променял бы его ни на какой другой, хоть и мечтал поглядеть мир и его устройство. Длинный вязаный шарф озорно бил его кистями по спине, фуражка грела голову, а рукавицы руки, румянец окрасил его щеки, и писарь явился под очи генеральши Прокопьевой в полном расцвете молодости и красоты, широко улыбаясь.
Она засмеялась, разглядывая его без церемоний:
– Глебушкин, да вас не узнать сегодня! Вы словно бы греческий бог спустились с Олимпа. Счастлива будет та девица, какой вы предложите руку и сердце, этакого молодца отхватить!
Савелий засмущался, сделавшись внезапно пунцовым:
– Да что вы, Алёна Адамовна! Это я просто погоде обрадовался! В кои-то веке об эту пору солнце вышло! Благодать просто!
Она повела рукой, приглашая его в комнаты. Недовольный Серафим Сигизмундович принял у него шинельку, фуражку и шарф с рукавицами и унёс в глубину дома, презрительно морщась.
– Отчего же сегодня вы, Глебушкин, посетили меня, а не ваш приятель? – Алёна Адамовна села за клавикорды, принявшись упражняться. Полилась дивная мелодия, в чем-то схожая с мазуркою, весёлая и задорная. Глебушкин шагнул ближе, и тут из задних комнат показалась молодая худая дама, однако со следами не слишком счастливо прожитых лет на лице, чем-то неуловимо напомнившая саму Алёну Адамовну.
– Знакомьтесь, Глебушкин, это кузина моя, Наталья Аристарховна.
И повернувшись к родственнице, произнесла:
– Натали, это один из писарей из конторы Демьян Устиныча, господин Глебушкин.
Тот поклонился смущённо.
Сестрица кивнула головой и произнесла неожиданно басом:
– А я думала он из театров явился. Больно уж смазлив, такие завсегда ветру подобны. Летают туда-сюда.
Алёна Адамовна бросила клавикорды, встала и подошла к Глебушкину, который не знал, куда ему деваться от смущения и так и норовил укрыться за портьерами высокого окна, подле которого стоял сейчас.
– Наталия, не смущай мне юношу! Ему ещё работать.
Так засмеялась громко, окинула Глебушкина оценивающим взглядом и ушла. Он остался в недоумении.
– Не обращайте внимания, она горазда шутить, но это не со зла, поверьте. Однако, нас прервали. – Алена Адамовна сделалась серьезною:
