Вышли третьеклассники, с которыми предстояло учиться Даше, и прочитали каждый по две строки стишка о школе – мы ее любим, учителя нас учат, мы стараемся, родители радуются, ангелы улыбаются. Стеша перевела дух. Она снова оказалась в душном зале, рядом с другими родителями, локоть к локтю, на покрытом линолеумом полу, под тусклым эвкалиптовым светом из потолочного окна, душно, тупо, пресно, надежно. Дети, гордые выступлением, вниманием зала, аплодисментами родителей, спускались по лесенке. Даша обнимала возвращающихся со сцены раскрасневшихся одноклассников. Уже подружились, кивнула Стеша, хорошо.
Ученики среднего класса, одетые в белые рубашки и черные юбки или брюки, вышли степенно под звуки аккордеона, транслируемые лысым мужичком. Тот наконец справился с техникой и вывел на задник изображение березовой рощи, постоявшей, постоявшей и закружившейся в хороводе вместе с ребятами. Дети отбивали ритм тяжелыми школьными ботинками – раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре, раз, два, три, четыре, все вместе, в такт, в резонанс. Затряслись стены, плюнули на головы зрителей сухой штукатуркой, задребезжали стекла в высоких рамах, полетели призрачные хлопья, не то пух, не то пыль, не то прах, не то страх. Белые стволы с черными пятнами мелькали перед глазами, сливались в беснующейся карусели. Дети тоже кружились, менялись местами, ныряли под сомкнутые в замках руки, один за другим, в ручеек, и вдруг взмахнули красным, что это – юбка, платок, шарф, взлетело под потолок и остановилось.
Это был платок, огромный, где только они держали его, кто подбросил его, но подхватили они его вместе и развернули на вытянутых руках – красное полотнище со сцену шириной. Зал заорал, затопал, без ритма, без толку, заглушая только что возникший резонанс, останавливая дрожь паучков, разбегающихся по стенам. Допустим, не вовсе останавливая, но замедляя, хоть черные разряды продолжали ползти, шипя, по стенам сверху вниз, вдоль перекладин дверей, под дымной рамой окна.
Дрогнули рамы, посыпалась усталая штукатурка, удушливое кружево мела. Высокие окна заслонила тень: круглые глаза заглянули в зал снаружи, сверху, из хаоса ветвей, на окно по одному круглому черному глазу, обведенному желтой окружностью века. Стеша почти услышала его рыбный запах, треск веток, подминаемых обрюзглым отечным телом, трепетанье стрекоз над жирной гребенкой перьев, почти встретила, почти ответила на безразличный взгляд чудовища.
– Пингвин прилетел, – дрогнул зал.
Оборвались гитарные переборы, лопнула песня, забрызгав танцоров ошметками ритма. Треск прокатился по проводам, отозвался в динамиках сухим бумажным кашлем. Хрустнули, завалились набок березки, мигнули желтым и зеленым, рухнули на сцену, поднялись и снова рухнули. Красное полотно мятой тряпкой повалилось на пол, дети бросились со сцены, спрятались под рукавами учителей.
Снеговик окинула широким рукавом всех шестерых третьеклассников и Дашу обняла, накрыла собой. Иерей пропал куда-то, даже трон его пропал вместе с ним, тоже, что ли, спрятался под рукавом у женщины, а китаец вскочил на стул, балансировал непонятно на спинке, держа в руках кривой меч. Сегодня все добывают предметы неизвестно откуда, усмехнулась Стеша. А она верно подумала на китайца – стоит только посмотреть, как тот держит меч на вытянутой руке, это высокий дан, опасный противник, если случится что.
