Письма с острова - страница 13

Из вонючей жижи, покрывающей зал, выбирались покрытые мерзостью существа. Они были сложены кто во что горазд – из пары крыльев и чешуйчатой шеи, из крепких лап на волосатом туловище и глазах на хвосте, из дюжины юрких рук, соединенных перепонками, и острого клюва сверху. Они брели на подгибающихся, сгибающихся в разные стороны конечностях, спотыкались обратно в тягучую жижу, которая с радостью схватывала их, возвращая другими, то лапы недосчитаются, то ряд зубов прибавится под хвостом. Они пищали и шипели, пробуя новые звуковые отверстия, хрипели и гавкали, стонали и хохотали. Они глядели вокруг одним, двумя, тремя, пятьюдесятью глазами, хватали и тянули к себе соседей, тянули в пасть, к груди, в промежность, или уползали от тянущихся к ним лап.

– А превратились в белых журавлей, – произнес кто-то, но соседи навалились на него, затолкали обратно под ил и держали, пока пузырьки не перестали выходить наружу.

В память о китайце, летящем под потолочным сводом, они сложили один на другой десяток камней над источником и безуспешно попытались прочитать вису, произнесенную Стешей. Морщась от отвращения, они пили из источника посреди площади, пока у них не потрескались зубы и не лопнула шелуха хитиновых скелетов, а содержимое утекло под землю.

За ними, оглушенные и онемевшие, выползали наружу дети. Босые и голые, дети поднимались на ноги под серебристо-серыми тополями, загорающимися на закате золотом и победной медью. Дети подставляли кожу лучам, омывающим ее от пепла и крови, от гнилой топи, чтобы сбросить остатки памяти в тень, в щели между корнями и плитками, где вороны склюют их без остатка.

Она стоит на пороге, глядя на покрашенную в розовый цвет, специально для Риммы-Лунн, дверь, увитую гирляндой цветов, на колонны, почетным караулом застывшие у входа, на свежую, пастельно-жемчужную штукатурку и понимает, что наконец дома. Она знает, что первое, что сделает, оказавшись здесь, после ужина – разумеется, мама ни за что не отпустит ее голодную, – это отправится изучать свою комнату. Прежде они с мамой жили в совсем маленьком доме, и Римма-Лунн на ночь убирала игрушки под кровать, а днем доставала, каждый раз боясь, что кто-то потерялся в темноте, но теперь, когда папа приехал с тремя чемоданами подарков, такой худой и загорелый, что Римма-Лунн вначале его не узнала, они переехали в новый дом, из двух этажей и подвала, в ряду похожих цветных домиков, разделенных каменными дорожками, по которым катаются на велосипедах соседские дети. Римму-Лунн не интересуют всякие малыши, ведь ей уже двенадцать и у нее есть подружка Зелина. Когда тебе двенадцать, дружба, проверенная четырьмя годами, – это дружба навек, даже лучше – ведь подружка не проболтается твоей маме, что вы забирались на чердак и, болтая ногами над пропастью, смотрели на звезды. Зелина сказала, что видела падающую звезду, но, пока вы смотрели, ни одна звезда не улетела на землю с неба. Теперь они будут видеться реже – дверь на чердак вашего нового дома заперта, а ключ у мамы, глядящей из окна, да и крыша спускается к земле низкой челкой, с которой и звезды, наверно, не разглядеть. К тому же с нового года Римма-Лунн будет ходить в другую школу, так что они с Зелиной будут видеться только в гостях друг у друга, но мама обещала приглашать ее в гости почаще, если в комнате у Риммы-Лунн будет порядок. Вот Римма-Лунн и отправляется изучить досконально – нужно же знать, куда бросать всякие полезные вещи, оказавшиеся на полу, когда мама уже подходит к двери проверять порядок в твоей комнате.