Письма с острова - страница 7

Двор потемнел на мгновение, вороны напряглись и загалдели, закаркали наперебой – небо разгладилось, пингвин улетел. Стеша поискала взглядом урну, не нашла и, бросив окурок воронам, повернулась в зал, в глубине которого стояла ее Даша, в джинсах и белом свитере, с бантами, неумело вплетенными в косички. Малышка выдержала все время проповеди, вместе с остальными школьниками слушая иерея. «Забей», – шепнула Стеша, когда та оглянулась, разыскивая ее взглядом, надеясь, услышит, прочтет по губам, вспомнит. Была у них такая присказка, и она ждала, что Даша поймет и не станет вслушиваться в слова священника, нудившего уже второй час свои славословия, смешанные с прописными истинами, политые сиропом отеческой мудрости и авторитетом духовной институции. Она надеялась, Даша пропускает их мимо ушей. Сама же, почувствовав, что во рту становится горько, а в груди тревожно, отправилась курить. Но голос иерея доставал и снаружи, разве что аккомпанемент ворон немного разбавлял его.

Родители, докурив, вползали обратно, и она тоже зашла внутрь и остановилась в проеме, отыскав Дашу среди сотни детей, рядами построенных перед сценой. Родители толпились беспорядочно за перегородкой из оргстекла. Кто-то старался подобраться поближе к малышам, зависнуть со своей стороны стекла, как зверь в зоопарке, кто-то безразлично держался поодаль.

Здесь была вся школа, от трогательных неуклюжих трехлеток детского сада, чопорных пятилеток-подготовишек с бантами и галстуками до подростков, обогнавших в росте родителей. Классы были маленькие – по три, пять, восемь человек, выстроившихся сейчас рядами от сцены. Просто не было больше детей в поселке или не нашлось больше родителей, отправлявших ребенка изучать науки и навыки. Сама Стеша спохватилась образованием дочери, только когда Даше исполнилось восемь. Она поняла вдруг, что дочь едва умеет читать и писать и не знает государственных песен. Стеша на лесных тропах и сама не знала, что полагается петь, и привела дочь в школу.

Завуч или директриса, кто бы она ни была, просияла навстречу им золоченой акульей улыбкой.

– Сколько лет девочке?

– Восемь в октябре.

– Тогда в третий класс давайте, к Наталье Александровне, – директриса указала на подрагивающий шар с глазастым навершием, на котором, в свою очередь, возлежала черная волосатая пуговица пучка или шиньона. В белом платье до пола, учительница походила на подтаявшего, оплывшего снеговика, вылепленного из огромного нижнего шара и крошечных верхних.

– Наталья Александровна, принимайте новенькую в класс.

Колышущийся снеговик пронзил их угольными глазками.

– Тебя как зовут?

Даша вопросительно взглянула на мать.

– Девочка не говорит? Совсем? В семье хоть разговариваете? Книжки показываете? Песни поете?

– Дома да, – соврала Стеша, – дома поем.

– Ну, давайте попробуем, – снеговик обхватила Дашу за плечи, вжала в мягкую белизну, – не справится, переведем во второй. А то наши детки уже много песен знают. Так как ее зовут?

– Даша, – ответил ребенок.

Стеша старалась держаться поближе к классу, а когда прозвенел звонок на построение и учительница повела Дашу за перегородку, смотрела внимательно, как дочь себя чувствует. Кажется, неплохо – переговаривается о чем-то с другими детьми, улыбается.

Иерей наконец закончил вещать и принялся махать в зал мокрой метелкой, окуная ее в золоченое ведро, которое держала перед ним улыбающаяся во все зубы директриса или кто бы она ни была. Прозрачную стену, отделяющую школьников от родителей, покрыли потоки жидкости, спрятавшие детей. Только сладкий, медовый, сонный аромат растекался поверх перегородки, долетая до родителей малой толикой того, что досталось малышам. Когда святая вода стекла вниз, в желоб между стеклом и полом, Стеша разглядела, что классы во главе с учительницами уже выстроились в очередь на поклон и целование ручки священнослужителя. Даша и еще пара ребят из других рядов спокойно стояли на месте, дожидались возвращения одноклассников. Она у меня совсем не воцерковленная, запоздало хотела сказать Стеша, но Даша, кажется, справилась, молодец, не пошла на целование.