Письмо самой себе - страница 3

Снова шумит листва осенних деревьев, семнадцатый год двадцать первого века. Мы с моим мужем Юрием, с которым я познакомилась в середине девяностых годов, а потом мы в конце концов поженились, купили этот дом в ста километрах от Москвы, когда поняли, что ходить в леса с палаткой стало уже трудновато. Оба мы всю жизнь были заядлыми туристами-водниками, покоряли сложные реки Советского Союза, но походные компании постепенно рассыпались, сложные походы в дальние места уходили в прошлое, и нужно было найти взамен что-то достойное. А это место полюбилось нам мгновенно – всего десятка два домов на огромной поляне среди леса, расположенных достаточно далеко друг от друга. Электричества не было, вместо водопровода был колодец с необыкновенно вкусной водой, которую мы даже возили с собой в Москву, и желающих жить здесь, в такой глуши, тоже было мало. Это заменило нам экзотику походной жизни. Мы разжигали костёр возле дома, я занималась садом, и мы были абсолютно счастливы. Зимой сюда не ездили, жили в Москве и снова ждали лета.

Мы прожили пятнадцать лет вместе, пока не случилась беда. Юра, проболев всего неделю, скоропостижно умер. Умер у меня на руках на нашей даче. Он долго скрывал от меня, что чувствует себя нехорошо, к врачам не обращался, и когда я наконец поняла, что ему стало совсем плохо, вызвала скорую. Приехал врач, сказал, что нужно срочно ложиться в больницу, но он отказался ехать. Не хотел туда, может, что-то уже чувствовал, а я не понимала, насколько ему плохо. Была суббота, и врач скорой еле уговорил Юру поехать в Москву в больницу хотя бы в понедельник. Машина скорой уехала, а я вышла в сад, чтобы Юра меня не увидел; слёзы душили меня. Я села в полной растерянности в беседку и позвонила его лучшему другу Мише, с которым он учился ещё в школе в одном классе и всю жизнь так и оставался его ближайшим другом, с просьбой срочно приехать к нам на дачу, чтобы помочь отвезти Юру в Москву в больницу. Боялась, что Юра снова заартачится и я не смогу его одна уговорить. Они не общались уже года два из-за нелепой и непонятной телефонной ссоры. Чужой наговор и нежелание выслушать версию событий от Юры привели к тому, что Миша перестал брать телефон, а Юрка был достаточно горд, чтобы оправдываться и что-то обсуждать. Переживал он молча и не мог понять, что произошло. Я была ужасно зла на Мишу за эту его трусость, за то, что он поверил чужим словам, а не своему другу. В порыве эмоций я собрала в маленький мешочек тридцать рублёвых монеток и всё ждала удобного случая, чтобы передать Мише. Я знала, что он достаточно умён, чтобы понять значение «тридцати сребреников», но случая всё не представлялось.

Теперь же я была рада, что не сделала этого. Кроме него, обратиться мне в этот момент было не к кому. Я набирала его номер, а сердце сжималось от мысли, что он снова сбросит звонок. Но Миша ответил. Он был далеко от Москвы, сразу приехать к нам не мог, но безо всяких лишних разговоров сказал, что утром в воскресенье будет у нас. У меня как будто камень свалился с плеч. Воодушевлённая, я пошла в дом, ничего не рассказывая Юре. Я представила, какой будет сюрприз, как он завтра обрадуется, когда увидит Мишу, как они обнимутся и всё будет хорошо. Мы начали смеяться, шутить, вспоминать какие-то весёлые случаи из нашей прошлой походной жизни. А потом Юра встал с постели и упал. Я ещё пыталась сделать ему искусственное дыхание, но ничего не помогло. Тогда побежала к соседям по даче, на ходу вызывая скорую. Пришла соседка, она была врачом, пришли другие наши знакомые, приехала скорая, потом милиция, потом перевозка… К часу ночи все разошлись, разъехались. Я позвонила Мише и сказала: «Юра умер. Если сможешь, приезжай тогда не в воскресенье, а в понедельник, нужно будет как-то организовывать похороны, а я пока что-то плохо соображаю».