– Папа, передай маме, пускай не волнуется, я буду звонить. Обо мне позаботятся, – внезапно от лжи, или от мягкого голоса матери, или от тяжести характера будущего сожителя, мне захотелось домой. Наскоро обрисовав сюжет путешествия и картину погоды, я прекратил связь.
Следует соблюдать правила дома, если есть хоть малейший шанс помочь родителям убраться из этой страны. Я выполз из-под телефона, показательно выпячивая на лице свое несчастье.
– С тебя 15 сентаво.
Я не знал, как отшутиться, думая, что меня дурачат.
– Смешно, синьор.
– Какие шутки? Поговорил за чужой счет, будь добр – заплати.
Винсенто не смотрел на меня. Более того, он был отдан борьбе. Агата вцепилась в край кухонного полотенца, от которого пахло мясным бульоном, Винсенто держал другой край. С него таки скатилась плащаница, прикрывающая срам. Схватка продолжилась в трусах. Мужчина вел себя естественно, словно в доме были только он и собака. Я попытался вспомнить хоть какие-то слова, которые смогли бы сейчас помочь ответить так, чтобы родственник начал наше знакомство по-новому. Тщетно. Беззащитный и юный, я взял эмоциями.
– Да как же? Как же я… – слова не ложились, возмущение билось в зубы. – Почему не предупредил об оплате? Я бы не стал…
– Верно. Ты бы не стал звонить, – после этого раздался старческий хохот. Винсенто омерзительно кривил рот, смеясь и выкорчевывая что-то из коренного зуба. – Утаптывай давай от алтаря. Гляди: лепестки подношения дрожат. Избить бы тебя…
Сердце колотилось, живот затопил гнев. Бычий воздух рвался из моих ноздрей.
– Если полка хрупкая, тогда какого черта собаке дозволено скакать лошадью, а я должен отсчитывать на слух пульс? Я требую равного отношения!
Тишина повисла над троицей. Агата, что воротила полотенце, оставила его, задрала голову и уставилась на хозяина. Несколько потерянный, я был горд собой. С другой стороны, не рано ли заводить себе врага? Винсенто должным образом не отреагировал, не иначе как назло, растворив мою смелость в смешливом пшике сдутых губ.
– Садись за стол.
Во все времена обеденные предложения поступают с целью разрядить громыхающую бурю, созданную самими громыхателями. Винсенто занял плетеный стул, на мой взгляд, самый удобный. Молча я проложил путь до стола, впредь не стесняя шаг. Смелостью был вымощен трамплин к вседозволенности, так зачем же отказывать ей?
– Какой дурак ставит ценности над башкой? Где логический фрагмент?!
– Федерико-Густаво! – прикрикнул старик в шляпе и ударил кулаком по столешнице, в момент разрушив то, за что он так отчаянно боролся, – полка под статуэткой обломалась. На пол с ее середины посыпалась ритуальная декорация. Образец святыни из литьевого камня склонился поперек склоченной рамы с намерением покинуть ее.
Как и большинство мексиканцев, будучи верующим человеком, дон Винсенто не мог допустить преступного отношения к покровителю животных. Все же случай по своим правилам живет, и сейчас он с руки Господа или дьявола подтолкнул фигуру. Страхом ошпаренный, Винсенто пустился к выходу. И не зря. Дешевая реплика, покачиваясь на широком основании, воспарила и опрокинулась, чудом оказавшись в руках мужчины. Винсенто сложил руки под грудного ребенка и обнял символ своей веры, перенеся его в комнату, что за стеной кухни. Вернувшись в легком, свободном теле, старик встал передо мной и доверительно, с налетом счастливой улыбки, произнес:
