Плавучий мост. Журнал поэзии. №2/2018 - страница 8
а не Мария? Марина – морская.
Марина Цветаева.
С морскою девой заодно
И я не доучил урока:
Тоска по родине – давно
Разоблачённая морока.
Средь примелькавшихся утрат,
Увековеченных витийством,
Был твой на Родину возврат
Отсроченным самоубийством.
Твоей подвержен ворожбе,
Таю в глазах я соль морскую,
Не зная, то ли по тебе,
То ли по Родине тоскую.
Посмертная маска Канта —
Вызов или призыв
Для гения и педанта,
Чье отечество – взрыв,
Который нам тем знакомей,
Что соловьиным сном
В логове антиномий
Спал дальнозоркий гном;
Он часто спрашивал Бога,
Что это значит «вещь»,
А Бог ответствовал строго:
«Если ты сам не вещ,
Зачем тебе остальное,
Если где тьма, там свет,
И всё для тебя двойное,
Если не да, то нет,
А разницы между ними
Не уловить умом;
Разница между ними
Только в тебе самом».
Но гном возразил: «К предмету
Примешано столько лжи,
Что ты мне при смерти эту
Разницу покажи!»
И началась агония,
А это, по существу,
Оказывается, ирония
Над бывшим сном наяву,
Когда казалось, что плазма —
Соблазн, а не западня,
Но жизнь, саркома сарказма,
Усиливается, дразня
Чаяньем или чтивом,
Но даже этот мираж
Заканчивается взрывом,
И разум, неверный страж,
Оставил бы нас в покое,
Чтобы осталось одно,
Но если есть и другое,
Оставшееся смешно;
И пусть исчезают лица,
И пусть является блеск,
Оставшееся двоится
Лицо, всемирный гротеск,
И «да» это «нет» в итоге
И, зоркий в мире ином,
Себя узнавая в Боге,
Беззвучно смеется гном.
Мечты со мной, подобные конвою.
Москва-река мне кажется канвою,
Границей, за которою луга.
Не два ли на заре до них шага?
Но мы уже в другом воздушном слое,
Где всё отодвигается в былое,
И ничего нам в жизни на двоих
Не остаётся, кроме глаз твоих.
Он белокурый был, и был он ясноокий.
Враждебная пред ним вооружалась ширь,
А у него сперва праща, потом псалтирь,
И дух воинственный, и голос одинокий.
Велел ему Господь: врагов утихомирь!
И рухнул супостат могучий и жестокий;
И был с Давидом Бог, и жёны, и пророки;
Плясал он, хоть грехи тяжеловесней гирь.
Ни Бога, ни себя противнику не выдав,
Он восторжествовал средь гибельных потерь,
И множились вокруг соблазны разных видов,
Но видел он, куда ему открыта дверь;
И потому Твой Сын, Сын Божий – Сын Давидов,
Что Ты, Пречистая, царя Давида дщерь.
«Посредственно», – оценка по письму,
И больше никакого урожая.
Нет, не язык, – ты сам чужой всему,
Когда твоя земля тебе чужая.
И даже если все дороги – в Рим,
И древний Рим ты взял бы на заметку,
Доказывая, что неповторим
Ты, запертый в свою грудную клетку.
В твоем распоряженье столько слов,
Унылый совладелец готовален,
Что сам ты, словно мумия, готов
И только потому оригинален.
Когда бы хоть один глубокий вздох,
Пускай хоть в безднах, если не на кручах,
Такое тяготение эпох
От вековых корней до звезд падучих,
Что в просторечье музыкою сфер
Зовется бескорыстная стихия,
В которой ты Шекспир и ты Гомер,
В которой Баха слушают глухие.
И время, и пространство заодно,
И жизнь, и смерть наедине с народом.
Не задано – воистину дано.
И это называют переводом!
В музейной рухляди была забыта лира,
Забыта Библия среди сожженных книг,
А я себе в мой век не сотворил кумира
И памятник себе поэтому воздвиг.
Готовый предпочесть изгнанью заточенье,
Гонений избежав и не снискав похвал,
Уединение и самоотреченье
Соблазнам вопреки я смолоду избрал.
И не участвовал я в повседневном торге,
Свой голос для других в безвременье храня;
Кретьен, Петрарка, Свифт, Бодлер Верлен, Георге,