– Алло, – пропела она в трубку. Но он не ответил. Она не могла разобрать ни слова, только сдавленные рыдания. Представила, как его тело содрогается от этих рыданий. Как он горбится, сжимается в комок, загнав слова глубоко внутрь.
Джастина никогда раньше не слышала, чтобы Макс плакал.
Она выскочила из ванны, и вода хлынула через край.
Макс был старше ее менее чем на два года, и они с детства были очень дружны. Он являлся ее лучшей половиной – более сильной, мудрой и в целом более разумной. Именно Макс неизменно принимал на себя проблемы сестры, чтобы ей не пришлось их решать. Джастина не знала, что сказать теперь, когда они поменялись ролями. Его боль, казалось, пронизывала эфир и проникала сквозь ее кожу.
– Лили ушла. Она порвала со мной. – Ей наконец удалось разобрать, что говорит Макс. По крайней мере, его жизнь вне опасности. Худшие варианты развития событий, при которых он мог лежать где-нибудь покалеченный, исключались.
Разбитое сердце. Впервые разбитое сердце… Джастина никогда не испытывала подобного; до Джейка она ни в кого не влюблялась по-настоящему. Теперь, после слов Макса, она лишь представила, как жила бы без Джейка, и в полной мере прочувствовала горе брата. Словно Лили, уходя, забрала с собой все лучшее, что у него было.
Все еще разговаривая по телефону, Джастина наскоро вытерлась и запрыгнула в машину; по позвоночнику стекали струйки воды, которая крупными пятнами проступала сквозь одежду.
– Я уже еду, – обнадежила она Макса. – Оставайся на месте.
* * *
В Кембридже царила атмосфера, не похожая ни на какую другую, и когда Джастина вела машину по узким улицам, продираясь сквозь толпы студентов и уворачиваясь от велосипедистов, до нее дошло, насколько на самом деле мелки и незначительны жизни ее и ее брата. Ей казалось несправедливым, что мир не останавливается ради них. Как бы ужасно ни обстояли дела у них, у окружающих все равно останется что-то хорошее.
Ей следовало бы утешиться этим, но она чувствовала лишь злость – на то, что для всех этих снующих туда-сюда людей горе Макса не имеет никакого значения. «Это несправедливо, – думала она. – Да, именно так это и называется».
«Джастина [4], мы назвали тебя так, поскольку знали – ты всегда будешь бороться за то, что правильно, честно и справедливо. Справедливость – это тот самый цемент, который скрепляет наше общество. Она никогда не должна быть попрана». Она не единожды выслушивала эту речь относительно своего имени: отец с гордостью рассказывал, что ее назвали в честь тех ценностей, которые – как они точно знали – она будет отстаивать, когда вырастет.
Ей, восемнадцатилетней, казалось, что ее переоценили. Она размышляла о том, что, если б не будущее, которое заложили родители, она, возможно, выбрала бы другой предмет в университете. Быть может, психологию. Но ее отец пришел к успеху, сделавшись владельцем собственной юридической фирмы, и ей, видимо, суждено было пойти по его стопам.
* * *
Она нашла брата на скамейке в парке. Как и обещал, он оставался на том же месте.
– Макс? – мягко позвала Джастина и, когда он медленно поднял голову, почувствовала, как ее захлестывает волна эмоций.
– Всё в порядке, я никуда не уйду, – проговорила она, опускаясь на скамейку рядом с ним. Его дыхание было прерывистым, грозя снова сорваться на плач. Тогда Джастина молча положила ладонь на его руку. Это напомнило ей о тех временах, когда в детстве они укрывались под лестницей, играя в прятки. Бок о бок. Рука об руку, пока Макс не объявлял, что они выиграли и могут снова вылезти наружу.
