Плутающие души - страница 5

А большинство валялось по пояс оголённые – ой-ёй, не холодно для ненамеренной повседневной экспозиции мышечной массы.

"Как тебе первые впечатления: работа не пыльная?" – поинтересовался Сладков.

"В промзоне сдох и в ней воскрес", – буркнул Дима отрыжкой, от впечатления дневной кормёжки, смыкающимися веками обозревая потолок, с опухлостью на лбу.

"В каком смысле?"

"Это я так, о высоком", – и провалился в сон до отбоя.

Имармисаны по бокам загораживали лица рядом лежащих, – и соседи приподнялись на локти… Посмотрев на спящего, последовали примеру, оброняя в сердцах: "Звери, сразу на металл кинули".

Время текло на планете иначе: безымянные сутки двадцать пять часов на четыреста в году. Получается, Дима прибыл на Лютукрепус в шесть тысяч тридцать седьмом году на сто одиннадцатый день, и десяток-другой, последующих, не проявились чудесным разнообразием. Ровно солдат-новобранец, да зэка-первоход, познавал новое житие, не выделяясь.

В очередной вечерок народ заполнил акивро, святыню пищевую симидимов; толокся, обступив, с посудой чистой капаметы; вытряхивал из стопок перезвоном приклинившие донца; словца летели через одного, беря из стопки пабуджер – зашарпанный поднос, оттенков чёрно-матовых.

Строй возглавляли заправилы кафок у триескусты, – раздатка, ну, стойка барная, без всяких "Ё". Черёд скор – приближался Дима к ней. Ноль-восемь-девять решил предвторгнуться – не вышло: тут выдвинулось Димино плечо. Хитрец, со взглядом на припомню, отступил, но через пятого всё ж втиснулся в конец.

Один-ноль-три о пригвождённую скамейку шибанулся, в порыве голода подсесть. Нашлись, и "хор", и "запевала", над невезунчиком подтрунивать нещадно. Считай, на пике вечерок; в пукупры ремперки втыкались, – их перестук – ансамбль ложкарей.

Паломничество у триескусты не скончалось, – ноль-восемь-восемь: "Садик, с какого сачерсумства поздно?" – "Не отощаете. Кто властью недоволен?" – "Бог пропитания, прости засранцев! Накладывай уже". – "В штаны?"

Что пастырь наставлял он, знай свою работу. Один рычаг вниз поведёт – польётся крашенный раствор – анаглик. Другим выдавливалась, выгнеталась… коричневая муть: дрожаще обволакивала нечто… На вид личинки, черви, хлопья сажи, застывшие во времени – кусок природы древней, застигнутый стихиею врасплох. Археологию опустим. По-человечьи описать: крупа, лапша, фарш, упакованные в студень, ну и приправки с ноготок. Компот, стаканы, котелки, поднос – набор по времени на ужин. Про ложки, хлеб не позабыть на два ряда и по трое столов, умножь на шесть персон, но крайние полупусты. Там заседали одиночки, кто в ссоре с кем-то, опоздал. Еда уничтожалась сплошь базаром: и про начальство, кто заманался вкалывать, а третий на соседа гнал.

Но обязаловка для всех – в конце поклон отвесить ящику с посудой, грязной. Уже и гонор пропадал. Подопустело.

Дима, упав на кульмам, безразлично уставился в потолок. Но монотонность действовала на нервы: душа жива.

Сладков вертел фигурку лошади и приговаривал: "Ускачю я на этом коне вон долой".

Слева сосед "

Но Дима воткнул уставшие ступни в опепропеды – шлёпанцы и скорым шарком перед ним возник. Перехватив руку с отобранным, спокойно молвил: "Положи коника".

Судя по номеркам на бирках, почти старожил не ожидал такого поворота. Быстро придя в себя, уцепился свободной рукой за Димино горло.