По ту сторону Пиренеев - страница 6

Мы стоим рядом. Наша разноязычная и не очень дисциплинированная сороковая сотня. Немецкий язык кроме тельмановцев мало кто понимает. Но все слушают тихо и торжественно.

Сегодня[29] их черед. Они поют: «…ди хаймат ист вайт (родина далеко), дох вир зинд берайт (но мы готовы), – поют, чеканя шаг, – … вир кемпфен унд зиген фюр дих (мы боремся и побеждаем для тебя)… Фрайхайт (Свобода)».

Их черед на фронт. На Арагонский – под Тардьента.

Побудка – под горн. Физзарядка – на дворе. Изучение винтовки. Стрельба в соседнем городском тире. Ускоренные курсы для наших девушек-санитарок. День постепенно регламентируется. Центурии принимают воинский вид. Но время не ждет. Одна за другой они уходят…

Барселонские дружины в казарме Карлос Маркс («Crónica», Núm.357, 13 septiembre de 1936, p. 12).

Мы тоже готовы – вир зинд берайт – обмундированы. Ах, черт, как чудесно сидят эти моно защитного цвета, а на ногах такие удобные в сухую и жаркую погоду полотняные тапочки на веревочной подошве – алпаргатас. Патронташ пока еще пустой, на черных наплечных ремнях аккуратный крючок для алюминиевой фляжки – кантимплоры, обтянутой зеленым сукном. На голове – защитная лодочка – горра – с красным помпончиком (с кисточкой на красном шелковом шнурке на переднем рожке), с пятиконечной красной (красноармейской!) звездой. Вещевой мешок с дугой скатки шинели-плаща с капюшоном, в котором бренчит пока складная алюминиевая ложка-вилка и котелок.

Да разве же можно сидеть в таком наряде в казарме! Разве не потянет на люди – в центр, на тенистую Рамблу (это как наш бульмиш, только еще шире).

И здесь, прощаясь уже с городом, с ликующей, праздничной Барселоной, запрудив всю Рамблу, положив друг другу руки на плечи, все вперемежку – девчата, парни, все в военном, а не в гражданском, мы гордо расхаживаем по улице.

Мы ловим оценивающие взгляды и слышим: «алла рискосса…»[30], кто-то вставляет: «…а Сарагоса» (на Сарагосу), все улыбаются… «Бандьера росса, бандьера росса…»

Но вот нам раздают по десятку патронов: «Будем высаживаться на Мальорке – на Балеарских островах». Однажды ночью нас даже поднимают по тревоге. Мы выстраиваемся во дворе, ожидая отправки. Но сопротивление республиканцев на этом острове к тому времени прекращается[31]. Флот бездействует. Мы негодуем: «Вот досиделись!».

Наконец-то отправка: на Арагонский фронт. Днем[32] еще успеваем забежать в отель к Журавлеву. Прощаемся, обещаем писать. Борис потемнел от загара, он все еще в штатском, но в горра. Внимательно нас разглядывает. Завидует? Ворчит на чиновников генералитета. Все тянут и тянут с батареей. Ночью, на затемненной уже станции, центурии грузятся в поезд.

Проводы на фронт на вокзале в Барселоне.^>*24

Война разгоралась. Она разгоралась далеко от нас. О падении Ируна[33] мало кто знал, а если и знал, то не придавал большого значения.

Мы шли тушить последние искры пожара… Уэска окружена[34]… Народный фронт торжествует. Мы шли распространять Республику на еще занятые врагом территории. Шли тушить, но не убивать, этому нас не обучали.

Мы наивно думали: победа придет сама собой, восторжествует наш дух, наша вера, идеалы… Солдаты (регулярес[35]) – братья по классу… У АЧЕ ПЭ[36] – единство братьев-пролетариев. Вас обманули буржуи… Не стреляйте. Мы не пришли вас убивать… У АЧЕ ПЭ… Переходите к нам!

Начинались наши будни. Обычные трудовые будни революционеров. Праздник – веселый, яркий, всенародный, в Париже и Барселоне – это все уже в прошлом. Но мы знали: он еще вернется, он будет. После нашего победного марша-похода будет счастливая, безмятежная пора. Пора стремительного развития, расцвета Республики.