Читать онлайн Анна Есина - Побег к счастью

«Не ненависть – враг любви, а сомнение»

из к/ф «Ворон» («The crow», 2024 г.)

Глава 1. Настоящее

Чувствуя себя шпионом на вражеской территории, крадусь по подъезду. Пугает абсолютно всё: звуки, запахи и даже щелчки резко вспыхивающих лампочек на каждом из этажей. Гулко колотится сердце, потеют ладони. Плевать. Крепче перехватываю пластиковую ручку чемодана, поправляю лямку сумки на плече и карабкаюсь вверх по ступенькам. Неужто не могла обойтись минимумом вещей? Зачем понадобилось набирать с собой столько барахла?

Невольно вспоминается фильм «Сто вещей и ничего лишнего», а вместе с ним и новомодный тренд, которому я могла бы поддаться… пустые мысли.

Последний рывок, и я у нужной двери. Осторожно сваливаю вещевой баул с плеча, пристраиваю на чемодан и дрожащими пальцами расправляю связку ключей в поисках нужного. А в голове набатом бьется мысль: «Не оборачивайся, не оборачивайся». И спину прожигает надуманное ощущение чьего-то взгляда. Чьего-то, ага.

Верхний замок поддается без труда, в нижний ключ проваливается с оглушительным лязгом. Холодею, но не оборачиваюсь, хотя все внутри так и зудит от ощущения, что перебудила весь дом.

Вполне может статься, что он переехал, сменил место работы, женился, в конце концов. Столько лет минуло. Продолжаю себя успокаивать, и дверь поддается, отворяется, приветствуя заунывным скрипом петель. Волоком втаскиваю в квартиру свой багаж и исчезаю следом за ним в полумраке. Миссия выполнена. Уф.

Невольно улыбаюсь, осознавая, что все прошло без сучка, без задоринки. Я здесь. Дома.

Хотя вряд ли это затхлое помещение, утопающее в пыли, можно назвать домом. Временное пристанище, где я буду скрываться до поры до времени.

Прохожусь по коридору, не снимая обуви. Из зала и кухни до меня добираются сизые облачка света уличных фонарей, и худо-бедно удается ориентироваться в тесном пространстве. Свет я не зажигаю, поддаваясь тому же иррациональному страху быть обнаруженной, что гнал меня по подъезду в духе ниндзя.

Обстановка убогая. В зале почти нет мебели, только рассохшийся сервант в углу да колченогий табурет у подоконника, который будто намекает присесть и всплакнуть о своей нынешней жизни. Отмахиваюсь и, ступая по мягкому ковру пыли, иду на кухню, чтобы убедиться, что и там нечем порадовать глаз. Чудесненько. Раковина отсутствует, из стены торчит смеситель, а на полу задранный и смотанный наполовину кусок линолеума. Становится интересно, кто потрудился вынести из квартиры всю мебель и даже не побрезговал кухонной утварью и одеждой? Сомневаюсь, что здешнее убранство имело какую-то ценность. Впрочем, вновь пустые переживания. Меня совершенно не касается, что тут происходило «до».

Заглядываю в комнату, бывшую когда-то моей. Те же грусть и уныние. Рачительные незнакомцы, посетившие отчий дом, обезличили и это пространство. Голые стены со шрамами от содранных обоев, зашарканный уличной обувью пол и скрученный ковер за дверью – вот оно, мое наследство.

Спать мне негде, разве что устроиться прямо на полу. К горлу подкатывает приступ смеха при воспоминании о доме, который я покинула совсем недавно. Вот она, цена свободы и плата за попытку вдохнуть полной грудью. Клоповник без клопов. Ну, я надеюсь, что клопов здесь и впрямь нет.

На этой горестной ноте расстилаю отдающий плесенью палас, скидываю с плеч меховую жилетку и устраиваюсь на импровизированном ложе. Впервые с момента побега достаю телефон и с дрожью зажимаю кнопку включения. Спустя пару минут начинается кромешный ад. Сообщения о пропущенных вызовах сыплются с пулеметной очередью. По экрану скачут уведомления из мессенджеров.

«Заюшка, позвони мне срочно», «Куда ты пропала, моя дорогая?», «Лапулечка, ну не злись на своего котика», «Доченька, перезвони срочно» и так до бесконечности. Я смахиваю все окошечки и пишу всего несколько слов:

«Я в порядке, не беспокойся. Как сумею, позвоню. Мне нужно побыть в одиночестве».

И отправляю маме, сестре и мужу.

Включаю на телефоне режим полета и удобнее устраиваюсь на жестком лежаке. Проваливаюсь в тревожный сон под аккомпанемент давящей тишины.

Черт, здесь даже холодильника нет, который мог бы уютно урчать.

Зато есть крысы, гигантские, судя по грохоту их шагов, и они носятся прямо над моей головой. Резко вскидываюсь и ошалело оглядываюсь по сторонам. Точно, добро пожаловать домой.

Обычно утро начинается с чашки растворимого кофе и пары тостов. Это моя физиологическая особенность – просыпаться всегда голодной, ну а дешёвый кофе из пакетиков – маленькая прихоть вкусовых рецепторов, люблю эту бурду.

Однако сегодня привычные ритуалы придется забыть. Здесь нет элементарных удобств вроде чайника или плиты, к своему всё возрастающему ужасу не нахожу даже розеток, куда можно было бы подсоединить электроприбор. Вместо простых и безопасных пластиковых коробушек из стены торчат обнаженные провода с металлическими глазками отверстий под штепселя. Воткнешь такой и каааааак шарахнет напряжением столько-то ватт по позвоночнику, а потом будут отпевание, прощальные речи…

Снова пробивает на смех, безрадостный, истерический. Не знала, что будет так сложно.

Спустя полчаса в голове выстраивается список неотложных задач, требующих решения. Озаглавить их можно коротко: "наладить быт", и я с энтузиазмом берусь за дело.

Санитарные условия, к слову, мне достались вполне приемлемые. Унитазом времен сталинской эпохи со сливными бачком под потолком вполне можно пользоваться и даже развлекать им соседей, спуская воду по ночам. Уходит и набирается она со звуками песнопения мартовских котов, долго, заунывно, пугающе.

Умываюсь я в ванной, нависнув над чугунным монстром с потеками ржавчины. Аккурат во время чистки зубов повторяется забег полчища крыс, живущих где-то под потолком. Не без содрогания смотрю вверх, озирая зеленовато-серый потолок, и сплёвываю. Наверняка, здесь полным-полно плесени: зелёной, черной, опасной, смертоносной.

Но сколько ни пугай себя ужасами давно брошенного жилья, а главный кошмар обитает за пределами этой квартиры. Он притаился наискосок, скрывается за глянцевой дверью.

Несколько минут наблюдаю за соседями через мутную прорезь глазка. В квартире напротив раньше жил милейший кругленький дедушка, дядя Лёня. Каждое лето он с утра до ночи проводил во дворе на скамейке под сенью яблони, подкармливал голубей и детвору чудовищно горькими пережаренными семечками, плел клубки сплетен с другими жителями хрущевки и учил нас, ребятишек, забивать козла в домино. Так и слышу его скрежещущий голос: "Голый вертай, закрывай, не боись. Сейчас вас всех под стол кукарекать отправим-с".

Но боялась до одури я не его, и не злобную бабу Тосю, что жила справа, и клюкой могла огреть за любую провинность, будь то курение за сараями или неплотно завязанный мусорный пакет. В мельчайших деталях помню её пёстрый халат, в который женщина куталась, невзирая на палящий зной. Фиолетовое поле с россыпью красных и жёлтых бутонов, подхваченное под грудью стёганым поясом из кричаще зеленой материи. Эта одежка не тускнела и после миллиона стирок, оставаясь такой же ядовитой, как и сама баба Тося.

Мой персональный ужас жил в квартире под номером четырнадцать. Андрей Смолягин. Дюша. И на этом довольно.

Оборвав экскурсию в прошлое на сочной ноте, я собираюсь с духом и трусливо высовываю нос за дверь. Крадучись, стараясь не цокать каблуками по бетонному полу, выхожу в подъезд и опрометью бросаюсь вниз по лестнице. На пятой ступеньке в спину кувалдой ударяет звук отпираемого замка и я, борясь с предкоматозным состоянием, перехожу на сайгачий бег. Порхаю, как бабочка, жалю, как пчела, ну а я улепётываю со всех ног не хуже Мухаммеда Али.

С той же крейсерской скоростью мчится день. Я завтракаю в кафе в торговом доме в центре города, здесь же закупаю минимум нужных вещей: маленькую индукционную плиту, электрочайник, кое-что из посуды, фен. И приобретаю всё для комфортного отдыха в ночное время. Конечно, купить кровать размера кингсайз было бы чересчур, так что я попросту заказываю доставку ортопедического матраса и пары комплектов постельного белья.

К концу дня ноги гудят нещадно, однако на сердце плещется радость. Я справляюсь, я умница, последние пять лет будто и не изнежили меня до состояния капризного комнатного растения, требующего полива в строго определенные часы и чахнущего от лишнего лучика солнца. Могу собой гордиться.

Обратная поездка в автобусе и вовсе кажется мне неким роскошным туром по местам памяти. Я приникаю к окну и с глупейшей улыбкой разглядываю серую пастораль города, в котором прошли моё детство и юность.

Глава 2. Прошлое

– Сука, куда деньги сныкала? Отвечай, зараза!

Глухие шлепки. Звон бьющейся посуды. Отборный мат. И слёзы, помимо воли наворачивающиеся на глаза.

– Опять всё на жратву спустила, лярва?

Мама что-то пробормотала в ответ, невнятно, извиняющимся тоном. А мне выть хочется белугой, схватить что-нибудь потяжелее и ворваться в кухню, где скандалят родители, и огреть папахена из-за спины. Заступиться за мамочку.

Звука ударов я не услышала, зато отчётливо разобрала, как всхлипнула мама, охая как-то рвано, растерянно. Он бьёт её кулаком. По бокам, в живот, по спине. Жестоко и расчетливо, чтобы не оставлять следов на лице, но впечатать своё нравоучение – деньги должны тратиться на выпивку для него, а детей можно накормить и постным супом из лопуха.

Сызмальства я привыкла пережидать эти бури в своей комнате, прячась под столом. Подлезу под него, загорожусь стулом и свернусь калачиком, утыкаясь хлюпающим носом в колени. От каждого вскрика пробивало дрожью во всем теле. Мне мучительно больно и нечеловечески страшно. Он ведь может войти, вытянуть меня за ногу и отлупить за слишком громкий плач, как уже происходило однажды. А мама кинется меня защищать, прикрывать собой и тогда он рассвирепеет окончательно и изобьет ее в кровь, так, что она несколько дней будет отслеживаться на моей кровати и глухо стонать.

Папочка злой, считала я в пятилетнем возрасте. У утырка снова трубы горят, срочно нужны деньги на опохмел, так рассуждаю спустя восемь лет. Однако смелости только на то и хватает, чтобы мысленно костерить отца. Ненавижу этот страх и свою слабость.

"Когда слезы ровно делят на три части лицо, и не осталось надежды на себя самого".

Строчка из песни Дельфина пронеслась в голове, и я отключилась от происходящего, по привычке уползая в мир воображения.

Наверное, именно благодаря фантазиям я умудрялась проживать такие вот дни без особого вреда для психики. Подныривала под них, как под спасательный круг, брошенный утопающему, и сбегала от черной реальности.

И воображение переносило меня в один из самых счастливых дней этого года.

***

Я сидела на обшарпанном подоконнике, таращилась в кирпичную стенку, закрывающую больше половины окна в подъезде, и думала о чем-то безысходно печальном. Папаша спил в пьяном угаре, мама моталась по городу в поисках очередной подработки, гнула спину в каком-нибудь магазине в выматывающей двенадцатичасовой смене. Она вернётся не раньше, чем через три или четыре часа, и всё это время мне придётся провести здесь, в относительно теплом подъезде, в окружении едко вонючих сигаретных окурков. А без неё я ни за какие пряники не вошла бы в дом, рискуя разбудить отца.