Поцелуи под омелой - страница 19



— Сознаться в чем, Зефирка? — поинтересовался Рудольф.

Я открыла рот и жадно втянула носом ароматы вишни, разбавленного свежестью автопарфюма.

— Кто?!

Изо рта вырвался настоящий драконий рев. Правда, на Рудольфа он впечатления не произвел. Пришлось брать себя в руки и сосредоточить взгляд на болтающейся бутылочке, чтобы не показаться конченой истеричкой. Иначе я бы закатила никому не нужный скандал на пустом месте. Для пущего эффекта зачитала про себя мантру, заодно уняла мысли по жестокой расправе над одним ценным сохатым.

Спокойно, Ален, он просто издевается.

— Не нравится? — промурлыкал тем временем Морозов. — Вернемся к Чемоданчику.

— Лучше сахар, — процедила я. — Кстати, меня зовут Алена.

— Знаю, — ослепительно улыбнулся Рудольф, а взгляд остался колючим. — Но раз ты играешь в капризного ребенка, прозвища будут соответствующие.

Гнев выветрился, на его место пришел стыд. «Рука-лицо» — и прочие современные определения состояния неловкости. Действительно, я повела себя глупо. Оснований для обид или недовольства не было. Решил парень погулять, какое мне дело? Убеждала же не накручивать.

Только просить прощения сложнее, чем ссориться по пустякам.

— Просто нехорошо получается, — я на мгновение осеклась, когда Рудольф поморщился. — По отношению к другой девушке. Женская солидарность.

— Сахарочек, — Морозов остановил машину на светофоре и резко обернулся, — мы с тобой встречаемся?

— Э-э-э, нет, — удивилась я.

— Может, ты в меня влюблена без памяти? — прищурился Рудольф.

В салоне резко упала температура. Я поежилась и вжалась спиной в дверцу, поскольку Морозов сократил расстояние между нами.

— Н-нет, — ладони уперлись в крепкую грудь под шерстяной тканью пальто. — И хватит напирать. Это нарушение личных границ!

Похоже, что своими воплями я все-таки нажала невидимую кнопку активации бешенства у оленя. Он навис надо мной, весь властный и разъяренный. Глаза сверкали, копыта отстукивали по панели агрессивный ритм…

— Тогда перестань ездить по моим нервам, Алена! — не сдержался Рудольф. — Ночь переспали, меньше суток знакомы! А мозги выносишь, как будто уже десять лет в законном браке!

Послышались звуки клаксонов, раздраженный Морозов вернулся на место, и мы тронулись. Пока я хлопала ресницами, он продолжил бурчать под нос:

— Вечно с вами одни проблемы.

Я прислушалась к стуку сердца и невольно ощутила восхищение. Нет, ну какая выдержка! Терпел мое отвратительное поведение, лишь разок повысил голос. Октавы на две, не больше.

Удивительно, обычно у мужчин с дисциплиной всегда плохо.

— Ты ей изменил? — решилась я на вопрос через несколько минут после вспышки.

— Слушай, Сахарок… — скрипнул зубами Рудольф.

— Она тебе изменила?

Понимая, как плохо поступаю, я все равно решила добить воздвигнутую между нами стену. Иначе олень бы влез в привычную броню из ехидства и сарказма, тогда ответов точно не дождаться.

— Нет.

— Ты ее бросил?

— Нет.

— Она?

Наступила долгая пауза, после чего мне расхотелось раскапывать залежи чужих обид. Прикусив щеку, я придумывала, как исправить собственную ошибку. Стереть неприятный осадок от перепалки.

Открыла рот, чтобы извиниться, однако Морозов вдруг изменился в лице. Сжал руль до скрипа, а следом тихо сказал:

— Уходи от людей, которым ты не нужна, Сахарок. Научись отпускать, в будущем пригодится.

Сквозь тишину в салоне и временные петли до нас донесся звон хрустальной ромашки. Как разбивается хрупкое стекло, так разлетелось на осколки твое сердце, Рудольф. И вряд ли в мире существует мастер, способный собрать его заново.