Я уставилась на невозмутимого Кешу.
Чего? Останки? О чем он вообще? Да о каком сердце речь, мы знакомы меньше двух суток!
— У тебя крыша поехала? — выдавила я, чувствуя, как оттаиваю от шока и закипаю уже от ярости. — Ты, собственно, кто такой, чтобы претензии высказывать?!
С каждым словом градус агрессии в моей отповеди повышался, пальцами я нащупала кружку и крепко стиснула. Надеялась сдержать разбушевавшийся ураган, только провалила экзамен: из очаровательной принцессы вылупился огнедышащий дракон. Щеки запылали, дыхание участилось, ноздри затрепетали, втягивая аромат кожи и булочек.
Жалобно заголосил желудок, отчего я стала еще злее. Раз так в двадцать. Голодная женщина гораздо опаснее сытой.
— Ба, сколько страсти, — Кеша в притворном испуге коснулся груди. — Не женщина, а вулкан! Теперь понятно, чего Рудик влюбился. Эмоций через край.
— Сейчас тебе будет край, — взбешенно выпалила я, чудом удержавшись от крика. — Крышка стола тебе могильной плитой станет!
Кеша склонил голову к плечу и подпер ладонью щеку. Наслаждение, с которым он впитывал каждую фразу, вывело меня из себя и сорвало тормоза. Алая простыня упала на глаза, закрыв от всего мира.
— Проваливай в свой серпентарий, пока шипелки не лишился, василиск доморощенный! — озверела я.
В груди все клокотало, тело сотрясала крупная дрожь. Кружку отпустила, саму себя — нет.
Оленя обижу, сердечко разобью. Нашел хрустальную статую мужика, жертву тонкой душевной организации. Что не женщина, так потенциальная угроза психике бедного парнокопытного. Тьфу, неженки!
Правильно Ирка говорит: нечего жалеть — надо бить. И желательно посильнее, чтобы мозги на место встали.
— Алена, — протянул тягучим, как жвачка, басом Кеша, — ты прелесть. Пожалуй, закрою глаза на ваше сходство с…
Я поперхнулась воздухом и закашлялась, когда Аспидов резко оборвал себя на середине. Сквозь белый шум пробралось что-то неприятное, будто мне приоткрыли завесу грязной тайны.
Это немного остудило пыл, однако часть тлеющих углей осталась и неприятно жгла кожу изнутри. Подстегивала на новый виток скандала.
— С кем? — я почти справилась с гневом, голос звучал ровнее.
— Неважно, — отмахнулся Кеша. — Просто к слову пришлось, ничего общего.
— С кем? — повторила жестко, сцеживая каждую букву.
Я бы обязательно дожала Кешу или добилась внятного ответа, но моченая вишенка дерзко ворвалась в сознание. Помешала на полпути к цели, развела по всему катку остатки дыма после кострища.
Меня аккуратно похлопали по плечу — мягко, словно кот погладил. Резко обернувшись, я утонула в зелени малахита и почувствовала на губах пряно-коричный вкус. Прожевать толком не успела, а на языке уже таяло пропеченное тесто.
Я сжала запястье Рудольфа, держащего бумажный пакет с булочкой, и чуть не выдрала с мясом от жадности. Странные намеки отошли на второй план из-за непреодолимой жажды съесть лакомство. И Морозова, который забавно сморщил нос
— Тихо, тихо, Сахарочек, — он попытался вырваться. — Меня-то есть не надо.
Наивный. Я вцепилась в рукав пальто хваткой французского бульдога.
— Дернешься, голову откушу, — пригрозила удивленному Морозову. — Булки на стол, чтобы я видела.
Мы выглядели очень глупо, но Рудольф мне подыграл: поднял руки, изображая сдавшегося преступника, и оставил еду в указанном месте под хохот Ивана Петровича.
— Ой, не могу, — Штерн стер слезинку, затем сел напротив. — Скажите, Кеша, ну разве они не прекрасная пара?
