Почему я никого не ем? - страница 5

Елена кивнула, в ее лице появилось что-то новое – не просто понимание, а глубокое внутреннее уважение к жизни.

– Ну ладно, – выдохнула Елена. – С говядиной ты меня точно добил. А как насчет курицы? Всегда думала, что она самая нейтральная.

– Вот и беда в этом, – Роман вздохнул. – Что именно из-за этого образа «легкого и диетического продукта» курица стала самой массовой жертвой пищевой индустрии.

– В смысле?

– Каждые шесть недель миллионы цыплят проходят полный цикл: от яйца до упаковки. Их выводят, кормят ускоренно, накачивают антибиотиками, гормонами роста, и через полтора месяца – забой.

– Всего шесть недель?

– Да. Они растут настолько быстро, что у многих ломаются кости под весом тела. Это не жизнь, это производственная линия.

Он сделал паузу и продолжил:

– И если бы ты увидела, в каких условиях их содержат…

– Расскажи, – Елена сжалась, будто уже предчувствовала ответ.

– Это огромные ангары, без окон, света и свежего воздуха. Тысячи птиц, в буквальном смысле, друг на друге. Постоянный шум, искусственное освещение по часам, чтобы они быстрее ели и росли.

– Это звучит как фабрика страдания…

– Именно. И когда одна птица умирает – ее не всегда сразу убирают. Остальные продолжают жить рядом с трупом. Там не жизнь – выживание. И когда мы едим курицу, мы в том числе принимаем на себя весь этот страх, ужас и панику, в которых она провела свою короткую жизнь.

– Это жутко…

– Знаешь, я когда-то сам ел курицу и думал, что делаю «правильный выбор». Типа – не красное мясо, не жирное, полезное. А потом начал смотреть, как это работает. И перестал. Потому что просто не смог продолжать, зная все это.

Елена опустила глаза.

– А ведь я иногда говорю: «я почти не ем мясо, только курицу». И как будто этим все оправдываю.

– Я тоже так делал. Это нормально. У нас у всех есть путь. Вопрос в том, куда он ведет – и зачем мы его выбираем.

– А ведь правда, – тихо сказала Елена. – Мы же с детства едим мясо. Даже не обсуждается.

– Да, – кивнул Роман. – Никто не спрашивает ребенка: «Ты хочешь есть чью-то ногу?» Просто дают котлетку, и все.

– Мясо – это что-то теплое, домашнее…

– «Вкус детства». Бульон, бабушкина курочка, шашлыки на даче. И вот тут начинается самое интересное: мы не столько любим продукт, сколько эмоции, которые с ним связаны.

– Получается, это память?

– Именно. Кусок еды становится якорем – на любовь, уют, заботу. Но само по себе мясо не несет этих чувств. Мы их туда приклеили.

– Поэтому людям так сложно отказаться, да?

– Потому что это будто предательство – не продукта, а своего прошлого. Семейных традиций. Маминой кухни.

– Слушай, это сильно… – Елена провела пальцем по ободку чашки. – Я ведь столько раз пыталась «ограничить мясо», но каждый раз срывалась, когда становилось грустно.

– Вот. Потому что ум не просто хочет поесть. Он хочет восполнить что-то внутри.

Он сделал паузу и добавил:

– Это не про слабость. Это про неосознанность. Как только ты начинаешь видеть – действительно видеть – что стоит за этим вкусом… возвращаться уже не хочется.

Роман сделал паузу, взглянул на Елену и добавил:

– И есть еще один момент, который меня когда-то пробрал до мурашек.

– Какой?

– Люди, которые работают на скотобойнях или промышленных фермах, – они почти никогда не едят мясо.

Елена удивленно подняла брови:

– Почему?

– Потому что они знают, как это выглядит изнутри. Они видят, слышат, чувствуют. Некоторые, по их словам, просто не могут смотреть потом на мясо без отвращения. А еще – очень многие из них не задерживаются надолго.