Одиночество было его постоянным спутником. Месяцами он мог не видеть никого, кроме своих дронов и изредка появляющихся ремонтников. Он привык к монотонному шуму насосов, к свисту ветра в раструбах воздухозаборников и к постоянному блеклому свету, пробивающемуся сквозь смог. В этом мире, полном разрушений, Патрик был своего рода отшельником, живой связью между двумя мирами – миром умершей поверхности и миром живущей глубины. И хотя его работа была порой невыносимо рутинной, он понимал ее важность. Он был Стражем Воздуха, и от его бдительности зависело дыхание миллионов.
Зов Развалин
Каждый выход на поверхность был для Патрика ритуалом, напоминанием о том, что он ступает в мир, который был одновременно его тюрьмой и его святилищем. Защитный костюм, плотно облегающий тело, шлем с затемненным визором, фильтрующим ядовитый воздух, и респиратор, обеспечивающий чистый кислород, стали его второй кожей. Когда массивная стальная дверь шлюза с шипением открывалась, в лицо ударял холодный, сухой ветер, несущий с собой запахи пыли, металла и чего-то неопределенно-зловещего, что Патрик называл "запахом умирающей Земли".
Мир, простиравшийся перед ним, был царством разрушений. Он жил в постоянной атмосфере полумрака, поскольку солнечный свет с трудом пробивался сквозь густые слои радиоактивной пыли и атмосферной дымки. Небо было постоянно серым, иногда с красными или оранжевыми прожилками, когда на горизонте поднимались пылевые бури. Горизонт, если его вообще можно было разглядеть сквозь смог, был усеян силуэтами некогда величественных зданий – теперь лишь изуродованных скелетов, изъеденных временем и стихией. Патрик проходил мимо них ежедневно: остовы небоскребов, чьи верхние этажи обрушились, превратившись в груды искореженного металла и бетона; развалины мостов, пролеты которых висели в воздухе, словно сломанные кости; и бесконечные поля щебня, покрытые ржавчиной и редкими, мутировавшими растениями.
Мутировавшая флора была одним из самых зловещих напоминаний о трагедии. Среди серых обломков пробивались странные, неестественно яркие лишайники, светящиеся в темноте, и корявые кустарники с жесткими, колючими ветвями, которые, казалось, тянулись к нему, словно хищные лапы. Иногда он натыкался на мутировавшие "цветения" – наросты неестественных цветов, которые выглядели красиво, но источали едкий, вызывающий кашель запах. Он знал, что прикосновение к ним без перчаток могло вызвать ожоги или, что хуже, мутации на клеточном уровне.
Иногда тишину нарушали странные звуки. Скрип металла на ветру, отдаленные шорохи, которые могли быть как сдвигающимся щебнем, так и чем-то живым, ползущим в руинах. Патрик всегда был начеку. Поверхность была домом не только для разрушений, но и для охотников. Это были люди, которые по разным причинам отказались от подземной жизни или были изгнаны из нее. Они жили на поверхности, выживая за счет мародерства, охоты на мутировавших животных и нападений на тех, кто осмеливался подняться наверх. Они были безжалостны и отчаяны, и Патрик знал, что его оборудование – это лакомый кусок для них. Ему приходилось не раз отбиваться от их нападений, используя свой модифицированный арбалет и отточенные за годы выживания навыки.
Одиночество на поверхности было давящим. Не было ни дружеских лиц, ни утешительного шума толпы, ни даже простого присутствия другого человека. Только бескрайнее, серое пространство, наполненное призраками прошлого. Патрик проводил месяцы в изоляции, его единственными собеседниками были дроны, которые помогали ему в работе, и изредка – короткие, деловые сеансы связи с диспетчерской "Нексус-Один". Это одиночество выковывало в нем особую стойкость, но и оставляло глубокий отпечаток на его душе. Он научился говорить с самим собой, чтобы не забыть, как звучит его собственный голос, и часто ловил себя на том, что задает вопросы ветру или теням руин.
