вроде награды за поиски крашеным раем.
Разве не тот испытующий гонит, что Сам
в волнах бытийного моря достичь сердцевины
тайного промысла тщится? По этим местам
слепо блуждать, погружаясь в не наши глубины,
где за печатями манит, за всеми семью,
тяга – хоть как-то избыть поднебесную смуту,
где сквозь абсурд Маргарита мятежность твою
судьям несет, что когда-то не тем ли маршрутом?..
Было бы проще: в деревьях затерянный дом,
старая теткина дача на ближней Казанке —
будто бы детство мелькнуло за мутным окном,
или вторичная память играет в обманку.
Редкие крепкие сосны, сухая хвоя
Снизу, кругами, скрывающий тайны подлесок
ближней окраины… Если бы воля твоя —
в этих границах остаться, органная месса
перетянула бы проклятую суету
мысли, еще не созревшей, но мчащейся прочь уж,
только набухнет, в грызню социальную, ту,
что в оправданье неверности высшему прочим.
Как же тебя затащил в эту музыку бес?
ты что пытался озвучить на рухляди старой? —
всех осчастливить, собой расплатившись… А лес
так и стоит, как стоял, хоть и вовсе без пары —
без Самого и посланника, с кем договор
наобещал о-го-го… на поверку же хрупким
сном оказался. Куда там! Серебряный Бор
если бы нам удержать от бандитской порубки,
Остров Лосиный сберечь бы от шустрых деляг,
дьявольский Брокен кремлевский хоть как-то приструнив…
Вовсе не сказки: за лесом уж новый ГУЛАГ,
есть развернуться где буйной совковой Фортуне.
Вновь ни вперед, ни назад, как бывало, с трудом
лишь сосчитать корабли, обложившие Трою,
да за колючкой бараки… Построил бы дом
в немолодом сосняке, где подруга удвоит
пыл не геройский – лирический. Если ж нужда
вынудит перелистать вековые страницы,
то на иной, что попроще дорожке, куда
был бы заброшен не делателем – летописцем.
Все объективней: не гнать поперек лошадей
вскачь по прошедшим когда-то и будущим далям —
что сохранится под будничной сутолкой дней…
Но не промчись мимо главных, не книжных деталей:
там, где любовь, и лукавый бессилен, хотя
вцепится крепко, едва протянуть ему палец…
Эпос по сути вторичен – ужели шутя
в этом потоке нас выкупал веймарский старец?
Эпос катил не спеша, отдаляясь строкой
от промелькнувших событий, что были не хуже
нынешних, видимо. Что же мы чести такой
не удостоились как-то, утешившись вчуже
малыми формами, где, подмастерье, итог
хилый тебе подбивать, оставаясь в сторонке
от роковых передряг. Почему-то в песок
наши поделки уходят, забыв похоронки.
В прошлом отечества черных канунов не счесть,
да и теперь не сказать, что намного светлее —
та же в учебники валит придворная лесть,
те же витии рыгают церковным елеем.
Разве трагедии века не стоят пера
пусть безымянных аэдов, что, выйдя из гущи
их породивших народов, смогли б из нутра
душу живую вдохнуть в омертвевшую сущность?
Нет, не сложить «Илиады», и даже Роланд
с кличем «Аой!» не прорвется сквозь полчища мавров,
хоть в 41-м вставал молодой лейтенант
перед фашистской броней, чтоб ответить за лавры
трусов в лампасах. Катарсис, грохочут валы:
море насилья не стерпит, как эпос! – куда мне
от озорного соблазна к познанью уплыть,
даже когда эту мощь разбивает о камни?
Хаос бушует… Сыскать приложения сил,
чтоб захватили тебя без расчисленной меры
кем-то, пускай сатана бы любой предложил
все испытать за мещанскую, сытую серость…
Домик в березках… – ну, нет уж! сменить полюса
истин привычных, готовых до смерти затискать!
Гениев грешных из рая гремят голоса:
а не пора ли в дорогу? Ну, где там расписка!
