– А кто выступать будет? – я спрашиваю.
– Увидишь.
Выхожу: Вера меня ждет:
– После концерта мы должны средства собрать.
– Какие средства? – я не поняла.
– Для поиска Ленки, без средств какой поиск!?
Я плечами пожала: какие средства для поисков? Но с другой стороны ДНД сапоги новые нужны. Старые все износились, патрулируем много.
Пошли мы с Верой к клубу, по дороге народ созываем:
– Пашка Сазонов – вставай, соня.
– Чувилка – бросай вилку.
– А Семен Авксентич – слезай с печки.
Семён Авксентьевич – это наш директор школы. Интересный мужчина, в тридцать лет уже директор, не женится только никак.
Я его спрашиваю:
– Жениться не собираешься?
– Не встретил ещё свою любовь, – отвечает.
– Смотри девчонок-то сколько!
– Сердцу не прикажешь, – Семён Авксеньтьевич улыбается.
Пришли мы с Верой в клуб, народ тоже подтягивается. У нас только повод дай: как ни собранье – веселье. Пашка Сазонов полезет на сцену, да оступится – все в смех: «Гусь лапчатый!» Чувилка захочет пирожок купить, да мелочь уронит – опять смешно: «Дуняша – растеряша», новую кофточку на ком заметят – хохочут: «Ирка – расфуфырка». А что смешного!? Вот смешно было, когда однажды Чувилка Борьку в клуб привела, чтобы он песни нашей самодеятельности послушал, такой скандал был! И впрямь: если каждый в клуб своего поросенка приведет – свинарник получится.
Расселись мы, значит, ждем. Пашка Сазонов из-за кулис выходит: баба Вера его концерт вести назначила, и объявляет:
– Барамберус.
– Что? – из зала кричат.
– Барамберус рокакану!
– Что? Что? – опять народ недоумевает.
– Не поняли? – Пашка улыбается, – вот и я ничего не понял, слушайте стихи!
На сцену Жорик выходит, пиджачок-то ему маловат, словно от долгов, и как бабе Вере не стыдно, давно пора сыну новый купить!
Жорик лицо проникновенное сделал, руку вперед протянул и говорит нараспев:
– Бияки карараби
Каписка парасест
Униба икояни
Васаби ждет рассвет!
Зал замер, было слышно, как поросенок Чувилки на улице хрюкнул – тишина стояла не меньше минуты, наконец, Вера спрашивает радостно-удивленным голосом (так с сумасшедшими разговаривают или с детьми):
– Про что это, Жора?
– Про поселок, – Жорик отвечает, – я хотел сказать, как его люблю, но слов подходящих не нашел! – и вздохнул, – Ленка бы нашла!
Фу, у меня от сердца отлегло. Значит, Жорик не сбрендил; хотя как посмотреть!?
Жорик ушел за кулисы, снова Пашка появляется:
– Слушали побаски – теперь смотрим пляски.
Ансамбль школьный выходит. Молодежь у нас танцевать умеет, ребята такие коленца выкидывают, что диву даешься! То на лету кончиков сапог руками коснуться, то вприсядку пойдут да с ноги на ногу, кажется, что воробушки скачут!
Ушли танцоры, Пашка Сазонов объявляет:
– А теперь хор молодух – от восьмидесяти до восьмидесяти двух.
А, вот вы, бабки где! А я думаю, что-то вас не видно. Сарафаны надели, щеки нарумянили: красавицы, да и только!
Бабки запели: – Поселок прекрасный, как песня,
Лежит среди снежных полей,
Жить весело-весело здесь нам!
Нет Родины нашей милей!
– Молодцы, – я кричу.
Чувилка захлопала.
А Семен Авксеньтьевич встал и крикнул: – Браво!
Хор со сцены ушел. Пашка дальше концерт ведет:
– Мы послушаем немножко, как играют на гармошке!
Дед Михей выступить решился: из дома баян приволок: хорошо хоть не балалайку. Поставил ему Пашка стул: Михей сел и заиграл, да так здорово! И когда только култыхан научился? Слезу у меня выжал, когда мизинчиком нотку жалостливую подпускал, а я бабка чувствительная: чужая беда для меня как своя. Не думала, что музыка на меня так действует!
