Пока дышим - страница 2
– Кто ты? – спросил себя. – Президент? Предатель? Или просто человек, который оказался слабее времени?
Он не знал ответа.
Но в ту же ночь ему позвонили.
Из Севастополя.
Сказали тихо:
– Господин Президент… народ просыпается. Он хочет обратно домой.
И в этот момент он понял:
"Меня вычеркнули из истории… но история не закончилась."
"Крым жив. Крым помнит. А значит – что-то ещё можно вернуть."
Он закрыл глаза.
И впервые за всё это время – вдохнул полной грудью.
ГЛАВА 2. КРЫМ. ВОЗВРАЩЕНИЕ. Часть I. Севастопольское дыхание.
Севастополь, 23 февраля 2014 года
Море было тяжёлым, как свинец.
Ветер дул с Херсонеса – хлестал лицо, будто бил по щеке, будил, не давал забыться. На набережной Петра Великого шелестели флаги – российские, андреевские, один советский, выцветший. Люди стояли молча, как в храме. В воздухе висел странный запах: соль, костёр, мандарины, мокрая вата, сырость и – тревога. Тревога не имела формы, но она была во всём: в скованном молчании стариков, в перекрестьях взглядов, в том, как сжимала кулаки медсестра в белом берете.
Севастополь не просто ждал. Он вспоминал.
Софья Алексеевна – бывший преподаватель истории – стояла у памятника Нахимову. В руках – вязаный платок, в глазах – десятилетия.
– Они думают, мы забыли? – прошептала она в сторону моря. – Они думают, что мы перестали быть русскими?
Рядом стоял внук – Никита, 19 лет, студент. Он никогда не был в Москве. Но умел играть на гитаре «Офицеры, россияне» и знал, как пахнет мазут на корабле.
– Бабушка, ты уверена, что Россия… примет?
Она сжала его руку.
– Она нас не бросала. Это мы были далеко. Нас затеряли на карте, но не в сердце.
В штабе Черноморского флота – телефон молчал. Но все знали: это молчание – не пауза, а выдох перед бурей.
Командующий, в форме, с тенью небритого подбородка, медленно расставлял флажки на настольной карте: Керчь, Симферополь, Евпатория. И – Севастополь. Рядом – красные стрелки, резиновая крошка, следы от сигаретного пепла.
– Мы не отдадим город. – Его голос был глух, но твёрд.
– Да кто у нас его просит? – усмехнулся майор.
– Нет. Уже требуют. С требованием уйти. Из Крыма. Как будто мы здесь гости.
На площади Нахимова народ собрался сам. Без призывов. Без смс. Без Telegram-каналов. Просто – люди вышли. Мужчины в ватниках, женщины с детьми, пенсионеры в советских фуражках, юнцы с самодельными плакатами:
«Севастополь – русский город!»
«Не забудем. Не простим!»
«Мама, я дома!»
Вышел адмирал в отставке. Выступал без микрофона, но его слышали все.
– Когда-то сюда пришли люди, чтобы отдать жизнь за Россию. И мы стоим на их костях. Кто мы будем, если предадим их память? Что мы скажем детям, если продадим свою душу за красивые евро и синие флажки с желтыми звёздами?
Толпа молчала. Не было лозунгов. Было дыхание. Синхронное. Глубокое. Общее.
А вечером на улицы вышли они.
Без опознавательных знаков. Вежливые. Молчаливые. С автоматами, но без угрозы. С взглядом, который не искал врагов, а охранял покой.
– Русские? – спросил кто-то шёпотом.
– Свои, – ответили. Без улыбки, но с теплом.
Женщины не боялись. Мужчины кивали. Кто-то принёс чай, кто-то – пирожки.
Ребёнок подошёл и спросил:
– Вы защитите?
Боец наклонился. Положил руку на плечо мальчика.
– Защищать – не значит стрелять. Защищать – это быть рядом, когда страшно.
В ту ночь в Севастополе никто не спал.
Но не от страха. От чувства, которое они забыли.
Они вспомнили, что значит – быть дома.