Пока дышим - страница 4

Цель.

– В Симферополе нужно держать здание. Киев высылает представителей. И если они зайдут – будет поздно.

– Мы не война. Мы стена.

Колонна двинулась в ночь.

Встречный ветер был холодным. Но лица – горячими.

В радиоприёмнике тихо играла «Смуглянка». Старый голос шептал:

"И откуда взялась, да с муравая, да в путь дороженьку пошла…"

На рассвете 27 февраля в Симферополе проснулись под новую реальность.

Здание Совета – занято.

Охраны нет. Выстрелов – не было. Только смена флага.

На крыше – российский триколор.

И в этот момент город выдохнул.

Не от страха.

От чувства, которого не было с 1991 года.

Дом. Он вернулся. Или мы к нему.

14–16 марта 2014 года

Крым дышал тишиной.

Такой особой тишиной, которая бывает в день, когда решается судьба. Не перед бурей. И не после. А в её центре.

Когда даже чайник на кухне греется медленнее. Когда никто не говорит громко. Когда весь полуостров – от Ялты до Джанкоя – живёт в состоянии внутреннего вопроса:

"А если завтра будет по-другому? Навсегда?"

Улицы Симферополя и Севастополя утром 16 марта выглядели будто из другого времени.

Люди шли на участки – семьями, с детьми, со стариками в инвалидных колясках. Не под дулами автоматов, как писали в западных газетах. А с термосами, пирожками и флажками.

Очереди были, как в советские времена – но не за дефицитом.

А за шансом.

Шансом быть услышанными впервые за 23 года.

В сельской школе под Бахчисараем, переоборудованной под участок, старик Ибрагим – крымский татарин – трясущимися пальцами заполнял бюллетень.

Внук стоял рядом.

– Дедушка, ты уверен? А как же Украина?

Старик поднял голову. Его лицо было как морщинистая карта степей.

– Украина – это власть, которая нас не слышит. Россия – это земля, которая нас не гонит.

Он поставил галочку.

– Я голосую не за Путина. Я голосую за то, чтобы мой внук знал, кто он. И чтобы его никто не учил ненавидеть русский язык.

В Севастополе на Площади Ушакова к микрофону вышла женщина в медали «Мать-героиня».

– У меня шестеро детей. Когда они ходили в украинскую школу, им говорили: “Вы – не такие, как надо. Вы – колония. Забудьте, откуда вы.”

Она сжала кулак.

– Сегодня я учу их другому. Сегодня я говорю им – мы возвращаемся. Мы не уходим. Мы возвращаемся домой.

Во дворце культуры в Ялте, где проходило голосование, к журналистам подошёл мальчик лет десяти.

– А вы откуда?

– Из Франции.

– А у вас в стране можно проголосовать, чтобы вернуться домой?

Журналист растерялся.

– Я… не знаю. У нас таких ситуаций не было.

Мальчик пожал плечами.

– А у нас – была.

В штабе самозащиты на окраине Симферополя звучало радио. Передавали явку – 87%. Потом – предварительные результаты: более 95% голосов – за воссоединение с Россией.

Один из бойцов – высокий, в старом берете ВДВ – опустился на лавку.

– Вот и всё…

– Нет, – поправил его сосед. – Вот теперь всё начинается.

И они замолчали. На улице зазвучал гимн России.

А в Кремле, вечером 18 марта, Президент России стоял на трибуне Георгиевского зала.

Он говорил не как президент. А как сын страны, у которой когда-то отрезали сердце.

– В наших сердцах Крым всегда был и остаётся неотъемлемой частью России. Эта убеждённость основывалась на правде и справедливости, а эти чувства передавались из поколения в поколение, передавались с кровью, с историей.

– Крым – это наше общее достояние, фактор стабильности в регионе. И историческая справедливость восстановлена. Россия не предаст своих.