– Со всем уважением и прошу прощения, если что не так, Прекраснейшая, – произнес он.
– Пресветлая! – зашипел от злости Дооно.
– Ага, так и есть, – без тени насмешки согласился парень, начал отцеплять крепления и спросил у Бора, игнорируя жреца: – Предводитель, все в повозку?
– Погодите, – качнул головой он. – Ликоли, тебе нужно что-то из этого? Или ты бы хотела оставить жреца? Он нужен чтобы ты могла обращаться к своей богине?
Выражение лица Носителя света в тот момент было бесценным: глаза едва не выскочили из орбит, рот перекосило, голова замоталась, и почудилось, что еще секунда – и он завопит и бросится прочь не разбирая дороги.
– Пресветлая Даиг чрезвычайно добра к своим детям и не требует присутствия Носителей своего света в их ежедневной жизни, только по весьма значимым поводам, – вмешался руниг. – Но с вашей стороны чрезвычайно щедро и великодушно предложить молодой супруге оставить при себе хоть кого-то из земляков, хотя бы на первое время, ради ее душевного покоя.
– Помнится, я уже говорил тебе, чтобы ты не смел говорить за мою жену, достопочтенный кресс, – процедил Бора сквозь зубы, и я отчетливо заметила грозовую тень, промелькнувшую в безбрежном голубом его глаз. – Не испытывай мое терпение, оно не бесконечно.
Я ощущала прожигающий взгляд Иносласа, явно требовавший моего вмешательства, но лишь сглотнула и промолчала, а анир продолжил:
– Если таково желание моей супруги, то она может оставить при себе кого-либо. Вот только тот, кто выберет последовать за ней, должен уяснить, что обратного пути в Гелиизен у него не будет. Ходить через границу и обратно имеют право урожденные аниры и больше никто.
Мой муж еще и договорить не успел, а кресса Конгинда, второй свидетель и жрец стали пятиться куда подальше от нас, и только главный руниг не сдвинулся с места.
– Хочешь оставить при себе его? – Бора вел диалог только со мной, других просто ставил в известность.
– Думаю, отец крессы Греймунны будет гораздо меньше тревожиться за ее судьбу, если узнает, что рядом с ней кто-то достойный доверия. А у него ведь такое слабое здоровье, и беспокойства ему совершенно ни к чему. – Ну вот и плеть вдоль спины и прямая угроза. Глупая девчонка, ты же не думала, что Инослас и правда позволит тебе смолчать и сорваться с крючка?
– Да что же ты так жизнь не любишь, воин? – сдержанно рыкнул предводитель аниров, по-прежнему и не думая оторвать от меня взгляд, от интенсивности которого меня уже в пот кинуло. – Ликоли?
– Да, пусть останется, – пробормотала я, не в силах даже под давлением произнести, что хочу этого.
Бора прищурился, на мгновение почудилось, что как-то недобро, потом вздохнул, будто что-то отпустил, и аккуратно вытер пальцем капельки пота, выступившие над моей верхней губой и кивнул.
– Все что захочешь, Ликоли, ради тебя, твоего спокойствия и слабого здоровья мужчины, подарившего жизнь тебе, – стремительно поменявшись, с беспечной улыбкой ответил он. – А теперь, как я понял, положено пировать!
Предводитель присвистнул, прямо как шкодливый мальчишка, и показал знаком уносить все храмовое добро прочь, а его воины и рады были расстараться. Все следы недавнего обряда исчезли почти моментально, а внутрь начали затаскивать массивные столы, составляя их друг с другом в один длиной от дальней стены почти до выхода, и лавки, стелить на удивление белоснежные скатерти с красивой яркой вышивкой по краям. Весело переговаривающиеся аниры вкатили несколько бочонков, а следом появились другие, что почти бегом влетали в двери с огромными блюдами на плечах или подносами с массой больших глубоких мисок. Серебряные тарелки с искусной чеканкой, тяжелые кубки того же металла – с такой посуды в Гелиизене могли себе позволить есть только аристократы, но никак не простые воины.
