Кресса Конгинда провожала взглядом каждый предмет дорогой сервировки, и мне так и слышалось, как вращаются в ее голове счетные колесики, и ее лицо становилось все более кислым, а блеск глаз горел алчностью.
Во главе стола было установлено всего одно массивное кресло, и к нему-то нас и повел Бора. Прежде чем я успела что-то сказать или сделать, новоиспеченный супруг подхватил меня на руки и уселся, устроив опешившую на своих коленях. Вмиг вспыхнуло возмущение от такого положения на грани непристойности, но мужчина не был груб, не попытался тискать или прижимать меня, а, наоборот, расположил, можно сказать, почтительно, если такое понятие вообще применимо относительно происходившего.
– Тебе неуютно? – заметив мою задеревеневшую спину, спросил Бора.
– У нас не принято нечто подобное, – едва слышно ответила я. – Публичное проявление близости выходит за рамки приличий.
– Неприлично – равносильно плохому? – озадачил меня он, по-прежнему смущая насыщенной пристальностью своего внимания. Вокруг шумели, накрывали столы, ходили мимо, а Бора смотрел исключительно на меня, делая вид, что тут вообще никого кроме нас не было.
– Думаю, да, равносильно, – пробормотала я.
– Почему?
– Потому что… окружающим может быть неприятно смотреть, станет смущать, – растерянно предположила я.
Хмыкнув, онор поднес к губам мою правую руку, которую не выпускал все это время, удерживая, однако, удивительно бережно, и, нахмурив густые светлые брови, подул на исколотую кожу, а затем оставил едва ощутимый поцелуй в центре ладони. Я застыла, не в силах опознать те ощущения, что стремительно пронеслись по моему телу от этого касания. Удивительным образом вокруг вдруг образовалась звенящая пустота, все что не находилось прямо передо мной потускнело, все внимание сосредоточилось на действиях Бора и тех странных вещах, которые творились со мной от этого. Так же наблюдая за мной, будто я была пугливым зверьком, готовым кинуться наутек, он одарил ласкающим, но при этом абсолютно, казалось бы, невинным касанием рта кончик каждого пальца и чуть настойчивее потерся о тыльную сторону кисти, выводя из оцепенения щекоткой и покалыванием короткой щетины. Вздрогнула, чувствуя, что мне жарко и знобит одновременно. Опять возвращается недомогание? Но тогда почему внутри нет свойственной болезни противной слабости, хоть и хочется отпустить себя, обмякнуть, поддаться… вот только чему?
– Это ощущалось как что-то плохое? – улыбка предводителя была едва уловима, скорее уж это был намек на нее.
Опять вздрогнув от резко вернувшейся реальности со всеми голосами, смехом и движением, я сочла за благо промолчать и только неопределенно качнула головой.
– А теперь взгляни вокруг и скажи, смущен ли кто-то? – Бора мягко нажал указательным пальцем на мой подбородок, поворачивая голову.
Первым делом натолкнулась на взгляд крессы Конгинды, и меня прямо-таки передернуло от того, каким низменным отвратительным голодом горели ее глаза, пожирающие нас с мужем, но, заметив, что я смотрю, она встрепенулась и скорчила такую мерзкую мину, выражающую крайнюю степень осуждения и даже отвращения, что будь во мне побольше дерзости, сама бы устроила нечто похуже невинного лобызания пальцев, лишь бы ее окончательно перекосило. Гадкая женщина бесила меня неимоверно.
Оказалось, что все уже как-то успели рассесться за столами, воины аниры беззаботно и весело общались между собой, разливали по тяжелым кубкам пенное питье из бочонков и, похоже, им и дела не было до происходящего между мной и Бора, и уж точно их не смущало мое положение у него на коленях.
