– Ты бери. Да начинай покупки делать, а то у тебя ни кроватки, ни коляски, ни пелёнок. Да памперсов купи побольше, очень удобно, стирать меньше, – наставляла молодую соседку Елизавета.
– Баба Лиза, но откуда это?! Ты мне расскажи, а то я ничего отсюда не возьму, слышишь?..
– Успокойся! Ребятишки с нашего двора помогли. Лёнька Длинный да Митька Штырь. Я им про тебя и про Василия твоего всё рассказала, они возмутились и пошли поговорить с этим, как его… Вахидом. Короче, Вахид проникся и отстегнул. Вот и всё!
– Баба Лиза, да этого тупорылого кабана ничто не может заставить с деньгами расстаться. Я же его знаю… Это как же они его уговорили?
Елизавета Петровна устало улыбнулась:
– Да очень просто, девочка! Они ему сказали, что сожгут его ларёк вместе со всем добром, а самого отправят освежиться в Неглинке. Поплавать, так сказать. Гиляровского читала?[2] Ничего же не поменялось, как тогда было, так и осталось. И Неглинка течёт там же, где и тогда. И концы в воду. Никто ничего никогда не найдёт. Вот так!
Вера печально посмотрела на бабу Лизу, на деньги, на свою убогую комнату…
– Слушай, в какое страшное время мы живём! А, баба Лиза?
– Так у нас случился дикий капитализм, девочка! Он вот такой, как видишь.
Точно в назначенный природой срок у Веры появилось на свет пищащее счастье.
Счастья было много: целых три килограмма двести грамм. Назвали это счастье Алисой. Алиса Васильевна Ленская – так было записано в свидетельстве о рождении. Девочка родилась здоровой, что радовало и маму, и соседку.
Веру засосала бытовая круговерть: готовка, стирка, укачивание, прогулки. Хорошо, что баба Лиза помогала, а то бы и не справилась. В редкие часы отдыха женщина засыпала мёртвым сном, разбудить её мог только плач дочери.
Но однажды, когда Вера, умаявшись, присела на кушетку, неожиданно рядом с ней из ниоткуда появился молодой человек. Он был в тёмной одежде, лица не разобрать, потому что на голове у него был капюшон. Сначала парень просто посидел, посмотрел на Веру, на посапывающую в кроватке Алису, потом сказал:
– Не бойся меня. Я только пришёл посмотреть – счастлива ли ты, Вера?
Она неожиданно для себя ответила:
– Да, счастлива, только тяжело очень!
– Но ты же счастлива, правда? Запомни: счастье лёгким не бывает! У тебя всё будет хорошо!
…Вера проснулась оттого, что у неё затекла рука. Скорее всего, она задремала на кушетке в неудобной позе.
Часы показывали четыре утра. Можно было поспать ещё часа два.
И тут она вспомнила, что к ней кто-то приходил, спрашивал о счастье, что-то ещё говорил… Господи, что же это было?.. Никого ведь нет в комнате, всё это приснилось.
Зевая, Вера быстро разделась и нырнула под одеяло. Будильник будет звонить ровно в шесть утра.
Историческая
Детство и юность Алисы прошли на той же Сретенке, среди тесноты жмущихся к друг другу двух- и трёхэтажных домиков, кривых пыльных переулков, благостного Цветного бульвара, гордившегося Центральным рынком и Московским цирком, в той же коммуналке, куда когда-то мама принесла её из роддома. Отца Алиса никогда не видела, в их комнате не было ни его фотографии, ни каких-либо иных следов пребывания.
Немного повзрослев, Алиса иногда спрашивала маму об отце, но та либо несла какую-то чушь про лётчика-пулемётчика (в которую сама ни капли не верила, а дочь великолепно это видела), либо просто отмалчивалась, а потом, отвернувшись к стенке, хлюпала носом и вытирала платочком слёзы.
