Голова кружилась от мыслей, которые мешали мне опознать, кому принадлежит моя рука, где заканчивается моя ступня и начинается сырая поверхность под ногами. Мэри вывела нас на дорогу, и все, кто ещё продолжал идти, двинулись следом. Я не мог понять, когда в последний раз видел Майкла: вчера он стоял поблизости, а сегодня его силуэт растаял. В груди возникло ощущение, что он где-то здесь, перекочевал внутрь моего тела. Я отвернулся, чтобы не сойти с ума от этой мысли.
Мы шагали вдоль груды поваленных столбов, и каждый столб был испещрён ржавым налётом, похожим на замерзшую кровь. У некоторых столбов ещё держались короба с вывесками, но надписи расплывались, становились нечитаемыми. За нами текли следы, глубокие следы вплавлялись в вязкий грунт, сохраняли отпечатки ног, которые сливались, расползались. Я чувствовал, как мои мышцы налиты силой, как если бы я вобрал в себя сотню жизней.
Далеко впереди лежал огромный остов некогда величественного здания, чьи стены зияли окнами без стёкол. Осколки стекла, разлетевшиеся по земле, хрустели под нашими шагами. Я заметил, что Лиза уже не идёт рядом, она приросла ко мне своим плечом, хотя на лице её отражалась только апатия. Я коснулся её пальцев, шёпотом назвал по имени, чтобы убедиться, что она жива. Она не ответила. Глаза её оставались открытыми, по губам прошла дрожь, похожая на чувство голода.
Вдруг я ощутил призрак боли в спине, припомнил, как когда-то стоял в окопе и слышал визг снарядов, выворачивающих землю. В памяти всплыл яркий миг: боевой товарищ Адам прижимал к себе фотографию жены. Мы сидели рядом, я чувствовал, что вот-вот поднимусь и пойду на штурм здания, в котором прятались те, кого нас приучили считать врагами. Я не сомневался. Приказы велели, и мы повиновались. Я помнил, как страх рассыпался по венам, а за спиной раздался взрыв. Я помнил, как после боя мы забирали продукты из полусгнивших домов, не спрашивая, чьи это дома. Я не думал, что делаю что-то плохое, ведь командир повторял: «Твой долг – сберечь семью, сберечь наш народ». И я отвечал, что буду выполнять долг.
Затем видение растаяло. Я снова оказался на дороге, где тянулись наши следы. Мэри оглянулась, крепко сжала мою ладонь, и я ощутил на её коже рельефные полосы, похожие на наросты. Лиза почти перестала отличаться от меня, её контур сливался с моим плечом, так что трудно было понять, где заканчивается её рукав. В затылке зарождалось покалывание, как если бы ещё одно сердце пробивалось наружу. Я не хотел разглядывать это, просто шёл вперёд, глядел на дорогу и на проломы в стенах обветшалых построек.
Мы заходили в одно из зданий, пытаясь найти воду. Скелеты перил осыпались при прикосновении. Полы были влажными, и даже малейший шорох шагов отзывался приглушённым эхом. В зале, напоминавшем складское помещение, расползались туманные пятна, стенам недоставало краски. На полу валялись пустые бутылки, пакеты с незнакомыми надписями, липкая чернота затекала в трещины бетона. Я наступил на что-то мягкое, ощутил тонкий запах, напоминавший смесь мёртвых водорослей и гари. Мэри провела рукой по стене, и на её пальцах остался слой, похожий на пепел. Дети молчали, хотя раньше они часто плакали. Я не чувствовал боли, хотя знал, что наши тела поедает немыслимое перерождение.
Я увидел Эмили, которая неподвижно сидела в углу. Её рот был приоткрыт, а между губами виднелась тонкая жила, уходящая в трещину пола. Я подошёл к ней, хотел позвать. Она не реагировала, казалась уже частью этого полузатопленного бетонного мешка. Я протянул руку, и в тот миг ощутил, что её пульс бьётся прямо внутри моих собственных рёбер. Я содрогнулся и отвернулся, чтобы не замечать, как все сливается в один непрерывный организм, где границы стираются.
