Читать онлайн Глеб Дибернин - После секса жизни нет

Катя открыла дверь с тем же выражением, с каким она обычно подписывала постановление об аресте: твёрдо, без иллюзий и с ноткой усталой победы. Щелчок замка был почти торжественным, цепочка лязгнула, как эхом старых решений, и лишь потом на её лице проявилась настоящая улыбка – не для клиентов, не для соседей, а только для этих трёх.

– Проходите, гражданки. Алименты ещё не пересчитала, но вино на столе, свечи зажжены, право на личное мнение восстановлено. Вечер официально признан терапевтическим.

Сзади послышалось осторожное постукивание каблуков – это Юля, в своей светлой рубашке, джинсах и с неизменной холщовой сумкой, в которой прятались авокадо, киноа и банка, гордо помеченная этикеткой: «веганское умами – вкус, способный исцелить тоску».

– Я принесла киноа, безглютеновые чипсы, греческий йогурт, немного микрозелени и вот это, – она потрясла банку. – Оно даже разбитое сердце делает сочным. Проверено: три клиента, один бывший – все сказали «ммм».

– Надеюсь, бывший не подавился, – буркнула Катя, захлопывая дверь. – А то опять звонки из морга. И объясняй потом: это не душевное убийство, а просто спецприправа.

Юля закатила глаза, но слегка улыбнулась. Её глаза, уставшие, но добрые, изучили квартиру: как всегда – безупречный порядок, свечи расставлены по фэншую, бокалы выстроены по парам, как будто вино будет пить сама пара – страсть и трезвость.

В следующую секунду дверь затряслась от грохота. Вошла Ольга. Вернее, ввалилась – с рюкзаком за плечами, ботинками, будто она только что вышла из экспедиции по пересечению мужского инфантилизма.

– Если это не сало и не водка, я разворачиваюсь, – заявила она вместо приветствия, громко шмякнув ключи на комод. – Катя, микроволновка жива? Или ты до сих пор греешься теплом своей юридической правоты?

– Всё работает, кроме демократии и веры в мужчин, – отрезала Катя. – Плечо болит, голос осип, но дух боевой. Как обычно.

Ольга уселась, не снимая куртки. Её лицо выражало смесь усталости, иронии и абсолютного равнодушия к формальностям. Она была той, кто сначала режет, а потом спрашивает – не только на работе, но и в жизни.

Последней появилась Ася. В пальто с запахом, в берете цвета «вино на закате», с серьгами в форме театральных масок и глазами, полными недосказанного сценария.

– Ну что, дамы? Кто на этой неделе познал плоть, утратил достоинство или хотя бы перестал есть по плану? Я допускаю даже банку сгущёнки в одиночестве и плач под видео с котами. Главное – быть честной.

– Я не написала бывшему. Ни разу. – Юля торжественно поставила бутылку на стол. – Неделя чистоты. Я готова к вручению ордена Зрелости.

– Ты написала его собаке, – вставила Катя. – «Передай папе, что он мудак». Это как минимум эмоциональное насилие.

Ольга расстегнула куртку, достала банку пива, шумно открыла. Булькнуло, как что-то в душе.

– Всё. Клуб «Секс за 30» официально открыт. Устав, печать, кодовое слово – «лубрикант». Кто за?

– Я бы повесила табличку: «Без шуток о биологии не входить», – кивнула Катя.

– А зря! – оживилась Ольга. – Сегодня на приёме девочка: «Доктор, у меня сухо…» – «Сколько лет?» – «Восемнадцать» – «Ты просто не любишь его, милая».

Юля покраснела, смешавшись между эмпатией и недовольством:

– У неё, может, гормоны…

– У неё драмкружок вместо секса, – хмыкнула Ольга. – А у нас – терапевтический круг и вино.

Ася села на подоконник, закурив воображаемую сигарету.

– У меня всё пересохло, когда парень явился в носках с пальмами. В сланцах. И с авоськой. Даже вагина сказала: «Сдаюсь».

– Обсохло, – небрежно поправила Катя.

– Спасибо, граммар-наци, – улыбнулась Ольга. – Новый диагноз: эмоциональная сушня.

Юля открыла бутылку, налила всем. Её руки дрожали чуть-чуть – от кофеина, тревоги и лёгкой веры, что сегодняшний вечер – снова спасёт.

– За нас, – сказала она. – За то, что мы не притворяемся. Ни в браке. Ни в одиночестве. Ни на этих встречах.

– За то, что мы друг у друга, – добавила Ася.

– И за право вслух говорить слова «лубрикант» и «я устала быть сильной», – вставила Ольга.

Катя чокнулась первой:

– За женщин, которые уже не ждут спасения. Они – сами себе спасение. Но всё равно мечтают, чтобы кто-то поднёс чай.

Раздался звонок в дверь.

Катя встала. Не как хозяйка. Как судья.

– Только не снова курьер…

На пороге стоял парень. Молодой. Щёки как помидоры. В руках коробка.

– «Дары природы». На имя «Клуб Секс за 30»?

Все четверо хором:

– Это мы.

Катя посмотрела на коробку, как на улики. Руки не дрожали, но подбородок выдал: усталость прятать слабость. Она взяла посылку, хмыкнула и повернулась к подругам, не говоря ни слова – просто подняла коробку, как бы говоря: «ну, держитесь».

– Вино, сыр с трюфелем, шоколад с морской солью… – начала Ася, заглядывая в коробку, – и… да! Та-даам! Две упаковки клубничного лубриканта!

– У нас вино и смазка – как у нормальных людей соль и хлеб, – заметила Ольга, откупоривая пиво.

– Я заказала, – невозмутимо призналась она. – Штаб должен быть укомплектован. Стратегия требует дисциплины.

– Ты хотя бы читаешь аннотации? – хихикнула Юля, уже разливая вторую порцию вина. – Вдруг там «создано для бурного секса, желательно вне института брака и на балконе»?

– Юль, я врач. Меня ничем не удивишь. Вчера одна пришла с запросом: «У меня зуд и тоска». Я прописала ей пробиотики и секс с уважением. Облегчение началось ещё до аптеки.

Ася вздохнула, села ближе к полу – её любимое место. По её мнению, "женщины за тридцать должны уметь сидеть где угодно: в ресторане, в углу, в одиночестве и в себе".

– Мне иногда кажется, что секс стал как подписка на стриминг. Надо продлевать, обновлять, следить за качеством. А ты хочешь просто лечь – и чтобы тебя тронуло.

– Или не тронуло, – вставила Катя. – Удовольствие – это когда тебе ничего не должны. Ни ты, ни он.

Юля вздохнула и посмотрела в вино как в портал.

– А у меня сегодня клиентка плакала, потому что муж перестал трогать её после родов. Она сказала: «Я как табуретка в коридоре. Стою. Молчу. На мне никто не сидит».

Повисла тишина. Даже Ольга не пошутила.

– Может, она просто табуретка в чужой квартире, – тихо произнесла Ася.

– Или в своей. Только ключ давно не её, – ответила Катя. – Это же и есть взрослость, девочки. Понимать, что не каждый, кто тебя гладит, тебя любит. И не каждый, кто уходит, тебя теряет.

Ольга кивнула, и это было редкое: её «кивки» дороже слов.

Она тостов не говорила. Она пила. А когда допила – поставила стакан так, будто подписала приказ: «Жить».

– Катя, а ты кого-нибудь любила после развода? – вдруг спросила Юля. Тихо. Но в комнате это прозвучало громче, чем звонок.

Катя не сразу ответила. Она аккуратно села, поправила рукав пиджака, будто ей нужно было выровнять себя.

– Я? Нет. Я… использовала. И позволяла использовать. Мы были взрослые, воспитанные, согласные. Секс – как аренда квартиры. Без переплаты и с условиями. Любовь – это когда хочешь остаться, даже если там нет мебели.

– Ася, ты чего молчишь? – спросила Ольга. – У тебя ж актёр. Или уже экс?

Ася закатила глаза, как будто там был целый сериал.

– Он пришёл ко мне в ролевом костюме. Без шуток. Полицейский. С игрушечными наручниками. Я… не смогла. Я ржала минут десять. А потом сказала: «Задержите мою самооценку, она ушла без штанов».

Юля прыснула в бокал. Катя усмехнулась. Ольга хлопнула себя по коленке.

– Надо составить список вещей, которые официально больше не возбуждают, – предложила Ася. Носки с пальмами. Тигровый принт. Фразы «я другой», «я ещё не готов», «давай просто поживём вместе».

– Добавьте: «Ты слишком сильная женщина», – сказала Катя. – Как будто это диагноз. Или проклятье.

– Я как-то спросила одного: «Что ты чувствуешь, когда я молчу?», – вспоминала Юля. – Он сказал: «Что ты задумала». Всё. Я вышла в халате. И пошла в магазин. Без денег. Просто подышать.

– Юль, ты звучишь как диагноз «шепчущий невроз», – съязвила Ольга.

– Я просто живу. И жду, когда вселенная мне подмигнёт. Хотя бы в образе кассира «Перекрёстка», – парировала Юля.

Они снова пили. На этот раз тише. Без тостов. Потому что иногда пить – это просто глотать, чтобы не проглотить себя.

Ася достала блокнот. Он был весь исписан – почерком нервным, живым, как сердце в истерике.

– Я начала писать. Пьесу. Про нас. Ну… вдохновлённую. Там есть сцена, где четыре женщины пьют на кухне. Одна говорит: «Я не одинока. Я просто живу без свидетелей». А вторая: «А я – как драма. Хочется сыграть, но не хочется повторять».

– Это кто из нас? – спросила Катя.

– Никто. И все.

Юля потянулась к телефону. Экран загорелся – шесть сообщений от бывшего. Все с эмодзи. Все без смысла. Она нажала «удалить». Не читая.

– Я сегодня впервые поняла, что можно быть собой – и этого хватит. Не для кого-то. А просто. Себе.

Катя вздохнула.

– Вот бы это понимание приходило утром. А не под вино. И не в сорок.

– Лучше позже, чем с ним, – резюмировала Ольга.

За окном шёл мокрый снег. На балконе гудел ветер. На плите закипал чайник, но никто не вставал. Потому что в этой комнате никто не требовал тепла. Они его делили.

– Катя, а мы когда-нибудь расскажем детям, как всё было на самом деле? – спросила Ася.

– Только если будем пьяны и в тапках. И с запасом вина, – ответила Катя.

Юля закуталась в плед, обняла подушку.

– А вдруг всё, что мы сейчас говорим – они когда-то прочитают? И скажут: «Мама была неидеальна. Но живая».

– А ещё – живая вино, живая лубрикант и живая Юля, – хмыкнула Ольга.

Ася записала в блокнот:

«Женщины не разбиваются. Они просто пересобираются из новых деталей».

И добавила – про себя: И это – начало. Даже если кажется концом.

– Я вот думаю, – сказала вдруг Катя, разглядывая крошки от сыра на салфетке, – сколько из нас выбрали своих мужчин по любви. Не по привычке, не от страха, не по схеме «он хороший», а просто – потому что сердце ёкнуло.

– Сердце? – фыркнула Ольга. – Я своих выбирала по принципу «умеет ли выносить мусор и не орёт ли на официантов».

– Мда. – Ася потянулась к бутылке. – Мой первый вообще носил очки без стёкол и читал Камю вслух в маршрутке. Я была уверена, что это и есть «интеллектуальная любовь».

Юля прикрыла глаза, словно проверяя себя на прочность.

– А я… я выходила замуж, потому что была уверена – если не выйду сейчас, то никогда. Мне было 28. Он был… нормальный. Стабильный. Тихий. А потом стал тише, чем мои мысли. И я ушла. Потому что не слышала даже себя рядом с ним.

– Ну вот. – Катя откинулась на спинку дивана. – Мы сами себя предали – в разное время, по разным причинам. И теперь приходим сюда… не чтобы вспомнить, как было хорошо. А чтобы простить, что было как было.

– И чтобы пожрать, – вставила Ольга. – Катя, где твои легендарные маслины?

Катя, вздохнув, поднялась и направилась к кухне. На ходу пробормотала:

– В холодильнике. Справа от «пиццы из одиночества» и слева от «сыра, который всё понимает».

Когда она скрылась, Юля подошла к книжному шкафу. Там – целая армия юриспруденции, стильно обложенных и будто не тронутых рукой.

– Знаешь, что самое ироничное? – произнесла она, глядя на одну из книг. – Катя защищает женщин, которые через это проходят. Но сама даже не позволяет себе разозлиться на своего бывшего. Она его не обсуждает. Никогда.

Ася встала, подошла к Юле и тихо добавила:

– Потому что если она начнёт, то не остановится. А она у нас сильная. «Урон не принят».