– Я хочу убедиться, что он точно мёртв. Знаешь, как легко спутать клиническую смерть с отсутствием мозговой активности? В его случае – особенно.
***
Похороны
На кладбище пахло замёрзшей землёй, сожжённой прошлогодней травой и чем-то мокрым, как утренние воспоминания. День был ноябрьский: не зима, но и не жизнь.
Толпа – словно кастинг в клип Земфиры. Много чёрного. Много молчания. Немного вины.
Дети вертелись, не понимая, зачем они здесь. Женщины – бывшие, будущие, вероятные – стояли отдельно, как сноски на полях одной и той же истории.
Ольга стояла в стороне. Сигарета – прямая, как нерв. Помада – алое знамя. Пальто – словно доспех.
Она не плакала. Она дымилась.
Подошла Таня. Лицо тонкое, как абзац в некрологе. Голос тихий, как шёпот в архиве.
– Спасибо, что пришла.
– Я пришла посмотреть, как заканчиваются ошибки, – без тени иронии ответила Ольга.
– Мы обе были его книгами, – сказала Таня. – Он нас читал. Через строку. Без контекста.
– Он нас вырвал, когда становилось скучно, – хмыкнула Ольга. – Как страницы с записями на полях. Те, которые стыдно перечитывать в новой семье.
Позади стояла Юля. Неподвижная, как молитва.
Катя – прямая, сдержанная, будто защищает дело о правах живых среди мёртвых.
Ася фотографировала: траву, черепицу, руки. Снимала не лица – память.
– Это не для сторис, – прошептала она. – Это для сердца. Искусство – это документ боли.
Ольга не сразу открыла ноутбук. После кладбища всё казалось слишком громким: экран, клавиши, даже курсор – как молот по виску.
Ей просто хотелось лечь. Обернуться пледом. Исчезнуть, не умирая. Но что-то заставило её всё же проверить почту.
Может, привычка врача. Проверить всё. Даже когда уже – поздно.
Письмо было в спаме.
Тема: «Однажды ты это прочтёшь. Надеюсь, уже без ярости».
От: sashasasha@что-то.было. Дата: семь дней назад. До.
Она открыла.
«Оль.
Я не хочу просить прощения. Это было бы трусостью. Ты заслуживаешь не покаянного текста, а взрослого признания.
Мы оба были неправы. Только я – громко. А ты – тихо. Я рубил, ты молчала. Я играл, ты спасала.
Мне часто казалось, что ты сильнее. Что тебя нельзя сломать. Я даже завидовал. И, наверное, поэтому старался доказать, что ты – не сверх. Что ты можешь тоже быть уязвима. И я добился. Только потом понял: ломать кого-то, чтобы доказать, что он не бог – не делает тебя человеком.
Я не знал, как быть с тобой. Ты – будто рентген. Всё видишь. Даже то, что я пытался спрятать от себя.
Я испугался. И ушёл. Не потому что не любил. А потому что понял: ты – правда. А я не был готов жить без лжи.
Сейчас не знаю, зачем пишу. Не уверен, что ты прочтёшь. Но если вдруг…
Если вдруг в тебе останется что-то обо мне – пусть это будет не злоба. А память о тех ночах, где ты была рядом. Даже когда мне казалось, что весь мир – враг.
Ты была моей крепостью. Я – не стал твоим плечом.
Прости, если можешь.
Или не прощай. Главное – не закрой сердце насовсем. Оно тебе ещё пригодится. С».
Ольга перечитала. Раз. Два. Три.
Сердце не колотилось. Просто… немного дрожали пальцы. Не от боли. От того, что всё это могло бы случиться при жизни.
Но не случилось.
***
Штаб был тихим. Вино никто не наливал. На столе стояли чай, остывшие круассаны и свеча, которую никто не зажигал.
– Он написал, – сказала Ольга.
– Когда? – спросила Юля.
– За неделю до. Письмо. Не просьба. Не исповедь. Просто… взрослый текст. Там было всё, что я хотела услышать. Но уже – не от живого. И не вслух.
