– А Такаши? – оглянувшись, спросила Кёко.
– Такаши, где ты?
Тэру, стоявшая в двух шагах, подвела Такаши.
– Такаши.
– У-у… добро пожаловать домой.
Его лицо и голос почти не изменились. Кёко вдруг поняла, что женщина в тёмных очках, с которой она иногда разговаривала, – это Нацуко из Минами.
– Как я рада, что вы не изменились, миссис Минами.
– Минами тоже хотела приехать, но у неё была обязательная лекция. Вот я и пришла одна. Все так рады вашему возвращению! Поздравляю вас, мадам!
Нацуко говорила тихо, но быстро.
– Можно вас сфотографировать? – один из журналистов привёл фотографа.
– Нет, я ещё даже не умылась, – Кёко словно обращалась и к Тэру, и к журналисту.
Она положила руку на плечо Нацуко, пряча лицо.
– Вот так… – прошептала она.
– Это проблематично, – громко сказала Нацуко, чтобы слышал фотограф.
Тэру с ужасом смотрела на исхудавшее лицо Кёко.
У турникета её ждали супруги Хираи, литератор Тояма и другие знакомые. Был и Оцука, ученик Сюдзана, работавший клерком на бирже. Пришёл и Кобара, старый друг, которого они с Сюдзаном не видели со времён их первой совместной жизни в Сибуя больше десяти лет назад.
Все говорили, что её возвращение было неожиданным, но радостно, что она выглядит не такой истощённой, как ожидалось. Кёко отвечала невпопад, раздражаясь на себя, но вдруг весело воскликнула:
– Говорят, ваш новый роман имеет большой успех, господин Хираи!
– В последнее время мне просто нестерпимо хочется писать, – улыбнулся Хираи. Его жена прикрыла рот рукой, смеясь.
– Я заказал экипаж, – Киёси повёл Кёко к подъезду.
Пассажиры с любопытством смотрели на эту тридцатилетнюю женщину.
– Мицуру всё время путает и называет меня «тётей», – сказала Кёко Тояме, садясь в экипаж. Голос её дрожал.
– А, правда? – широко улыбнулся Тояма.
Мидзуки села перед матерью. Ханаки, похоже, тоже хотела сесть к ним, но оказалась в экипаже с тётей.
Коляска тронулась в сторону Кодзимати. Сколько раз за границей Кёко представляла себе эту картину: Мидзуки на её коленях, а вокруг – улицы родного города.
Дети всегда волновали её в порядке старшинства: Мицуру, Мидзуки, Такаши, Ханаки, Син, Эйко. Хотя Мидзуки была младшей из двойни, она росла быстрее, развивалась раньше, и родители считали её старшей. Она была красивой. Ещё младенцами за неё спорили служанки, каждая желала носить её на руках.
Глаза Мидзуки были точь-в-точь как у Кёко, и ей казалось, что именно в дочери продолжается её жизнь. Сегодня первой, кого она должна обнять – это Мидзуки.
– Ты была умницей? – заглянув в лицо дочери, спросила Кёко.
– Да, – неуверенно ответила Мидзуки.
В её больших глазах застыли слёзы. Увидев это, Кёко тоже стало грустно. Полотенце со льдом, взятое из поезда, она всё ещё держала в руках. Холодные капли, сочившиеся между пальцев, напомнили ей унылые деревья Хибия в конце октября, мимо которых они сейчас ехали.
– Брат, когда папа вернётся, я поеду встречать его в Кобэ.
– Я тебя провожу.
– Мне не нужен брат, я поеду с мамой.
– Ну и поезжай. Я всё равно скоро буду ходить в школу один. Можешь идти первым.
– Нет, брат!
– Перестань, командир.
Во втором экипаже они препирались, пока не свернули на Миякэдзака.
Проезжая по новой дороге от Кодзимати до Итигая, Кёко вспомнила, как месяц назад ходила с детьми в баню и каждый раз думала о предстоящей разлуке. Эти воспоминания сочились из сердца, как капли тающего льда. Она вспомнила и того, кому жаловалась на это в Париже.
