После завтрака - страница 21

Такой вот сильной и выносливой была госпожа Ширин. В молодости и даже еще раньше, когда мы были детьми, она вечно убегала по козьим тропкам в горы, в тайные пещеры и гроты. Я был младше ее, но не отставал. Как увижу, что она перешла каменный мост, сразу бегу от особняка вниз и хватаюсь за край ее юбки. Она ничего не говорила. Так мы и шли бок о бок. Но зачем? Куда? Что мы искали? Что находили в горах и в укромных кельях заброшенного монастыря? Не помню. Прошлое скрыто в тумане, что окутывает те горы. Мне даже трудно поверить, что теми детьми были мы с моей госпожой.

Очень хорошо помню, что ночью после того дня, когда госпожа Ширин вернулась с утренней прогулки с черным щенком, было сильное землетрясение[20]. Как трясло, как шатало этот дом! Услышав, как в столовой зазвенел хрусталь в буфете, я бросился наверх. Темно было, как в погребе. Электричество отключено. Из-под земли толчки идут. Такой грохот! Я думал, земля и море нас поглотят. Господи, помилуй!

Госпожа Ширин стояла наверху у лестницы, схватившись за перила, и дрожала как осиновый лист. Вместе с ней дрожало пламя свечи, которую она держала в другой руке. Должно быть, от этого света мне на миг показалось, что ее волосы стали золотыми. Глаза огромные, слово виноградины. Свет свечи слепил меня. Потом произошло нечто странное. Даже сегодня, когда я вспоминаю об этом, меня охватывает дрожь. Сказать язык не поворачивается. Госпожа Ширин, не отставляя свечу, потянулась ко мне и взяла за руку. Я уже и тогда был стар, руки мозолистые, кожа грубая. Ужасно я смутился, когда госпожа Ширин до меня дотронулась. А ее-то рука была очень мягкая. И прохладная. В детстве, когда я сосал мятные леденцы, казалось, что грудь становится шире. Такое ощущение было и в тот момент.

Сколько времени продолжалось землетрясение? Газеты потом писали, что сорок пять секунд. Не верю. Внизу, в библиотеке, книги с грохотом падали с полок. Я взял у госпожи Ширин свечу, и мы спустились по лестнице. Щенок скулил где-то у двери. Я нашел его в темноте, поднял, сунул под мышку. Его била дрожь. Или это не он дрожал, а земля нас трясла? У госпожи Ширин стучали зубы. Она все еще держала меня за руку. Я тоже дрожал, но не от страха, по-другому. Во рту пересохло.

Мы пошли в беседку неподалеку от калитки. Я рассчитал: если дом рухнет, дотуда обломки не долетят. В беседке стоят тяжелые металлические стулья и такой же тяжелый металлический стол. Подушки со стульев я на ночь убрал, чтобы не отсырели и животные не загадили. «Схожу, с вашего позволения, за подушками, – сказал я. – Не садитесь на стул. Без подушки будет жестко, холодно, неудобно». Но госпожа Ширин не отпустила моей руки. Пришлось садиться. Черный щенок пристроился у меня на коленях. Свеча плавилась, капала на меня горячим стеарином, но я ее не задувал. Потом она догорела. Или ветерок ее задул. Щенок долго скулил, наконец уснул. Рука госпожи Ширин так и оставалась в моей. До самого утра.

Эх, старая моя голова! Я ж не о том хотел рассказать. Короче говоря, утром мне пришлось подняться наверх из-за котенка. Обычно я до завтрака на второй этаж не поднимаюсь. Особенно когда молодежь приезжает погостить. Госпожа Нур не спит до утра. Мне слышно, как скрипят половицы под ее шагами. То откроет окно, то закроет. Когда ворочается с боку на бок, старая кровать тоже скрипит, не хуже половиц. Наконец, когда уже поют утренний азан, госпожа Нур засыпает, а просыпается только к полудню. Господин Фикрет встает рано, но из спальни не выходит, делает гимнастику. Селин спит подольше. Не так долго, как госпожа Нур, но все-таки. Однако со вчерашнего дня она стала вести себя иначе. Еще до завтрака выходит на улицу. Сегодня и господина Бурака с собой потащила. Ну и хорошо. Девочка очень похожа на госпожу Сюхейлу. Как по мне, господин Фикрет зря назвал ее в честь своей покойной матери. Как-то тревожно от этого поневоле. Конечно, мне не след лезть с советами в таких делах. Не допусти, Всевышний, чтобы у девочки была такая же судьба, как у Сюхейлы.