Последний человек в Европе - страница 9

– Если вам хватит соображения, мистер Блэр, – ответил Гудлиф, – это последняя шахта, куда вы сунетесь. Писать – оно, конечно, удобнее будет. Да и платят небось побольше.

– Прошу, зовите меня Эриком. – Он ненадолго задумался. Готовя материал для книги, он собрал квитанции о зарплате нескольких шахтеров и уже подсчитал, что, исходя из среднего дохода 2 фунта 10 шиллингов в неделю, ни разу со времен Бирмы не зарабатывал больше шахтера. – Что ж, писать явно комфортнее, чем работать в шахте. По крайней мере, не припомню, чтобы человека убила печатная машинка.

– И то верно. Но никто из нас не может того, что можете вы, мистер Блэр – то бишь Эрик, – книжки писать и все такое прочее. В семье вас, небось, считают гением.

Если б они знали… Он уже хотел было сказать о надежде своих родителей, что он останется полицейским, но передумал.

– Если наловчиться, писать не так уж трудно. Между прочим, вы видели последние новости?

– Ага, – сказал другой шахтер. – Чертова ФА не дает нам делать ставки.

Странное дело. Перед ним люди с политическими связями – члены воинственной НПР, – но говорят они не о ситуации в мире или вылазке Мосли на север, а о решении футбольной ассоциации не публиковать заранее расписание матчей сезона, чтобы повредить футбольному тотализатору. В местных газетах почти ни о чем другом не писали.

– Вот же мерзавцы, – продолжил тот, – лишают нас единственного шанса заработать какие-никакие деньжата.

– Что-то я не понимаю…

– Прости, Эрик. Я только говорю, что любители футбола среди нас думают, что у нас есть шанс выиграть, а верхушка футбольной ассоциации не имеет права запрещать ставки.

– Ты сам когда-нибудь выигрывал? – спросил Оруэлл.

– Стал бы я тогда уголь добывать? Но я в футболе разбираюсь, так что дай только срок.

– Всегда ставит на Барнсли, вот в чем его беда, – сказал другой.

– А вы знаете кого-нибудь, кто выигрывал?

– Ну, нет, – но ведь о них пишут в газетах, правильно? Один мой друг говорит, что как-то раз выиграл дворник его тещи. Дворник! Видать, больше он за другими подтирать не будет.

– И в самом деле.

Оруэллу не терпелось узнать об их политических взглядах.

– Кстати, а что вы думаете о международной ситуации? Итальянцы вошли в Абиссинию. Немецкая армия пересекла Рейн.

– Парлеву?[17] – спросил Гудлиф под общий смех.

– Ты их не слушай, Эрик, – сказал Грей. – Они еще молодые, не понимают, что грядет. Не служили во Фландрии, как я с их отцами, но скоро, не дай бог, еще послужат.

– А это, по-вашему, не серьезно? Фашизм на марше. Прямо сейчас в ваши края приехал Мосли, избивает ваших же друзей.

– Друзей? Это ты про коммунистов-то? – сказал Гудлиф. – Чертовы разжигатели. Им бы только на рожон лезть.

– А ты думаешь, вам не придется? В смысле, сражаться с фашистами. На войне.

– О да. Будем сражаться. И с немцами, и с итальянцами. Но за Англию и короля, а не за Россию и товарища Сталина.

– И за работу получше, – добавил другой. – Сам посмотри, к чему вернулись наши отцы.

– А что бы вы изменили в своей жизни? – По их лицам он сразу же понял, что для них этот вопрос до нелепого умозрителен.

– В нашей жизни? Да мы всем довольны.

«Всем довольны», – подумал он. Он повидал их убогие лачуги с плесенью, расползающейся по стенам, как раковая опухоль, без туалетов, единственный ватерклозет – в пятидесяти метрах, один на десятки семей.

– Я хотел сказать: а что с социальным вопросом? С экономикой, социальными условиями в целом?