– Гертруда Шмитц.
– Никогда не слышал. Проверь, Лука.
Лука, тот самый темноволосый священник, берет поручение в исполнение, не упустив возможности бросить снисходительный взгляд перед уходом.
Вопреки ожиданиям, разговор не продолжается, будто от одной строчки напрямую зависит ценность слов Герти. Под один лишь стук снежинок о продуваемое окно проходит минута за минутой; колени затекают, приходится переминаться с места на место, ведь единственное сиденье предусмотрено для хозяина кабинета. Тот, разумеется, дискомфорта не испытывает: потирает старинный орден на себе и улыбается своим мыслям.
Наконец деревянная дверь распахивается.
– Никакой Шмитц, никакой Герти, никакой Гертруды Шмитц, – докладывает Лука приподнято, будто сам тому рад.
– Послушайте, – вступается Йонас, – Герти не выбирала уезжать отсюда и не выбирала, где ее крестить. Ее мать не считала нужным водить дочь в церковь. Однако несмотря на жизнь в большом городе, Герти сама ходила каждое воскресенье во Фрауэнкирхе. Это был ее выбор.
Каждую мышцу лица героине рассказа приходится усиленно контролировать, дабы не выдать ошеломление от откровенного, хотя и довольно убедительного вранья из уст, кто бы мог подумать, Йонаса.
– Она вернулась на святую землю, потому что это был ее выбор. И после ужасов, что она пережила, не испугалась и не сбежала, а пришла сюда, потому что ей небезразлична судьба общины.
«Правда, насколько же я обезумела…»
– И Герти убедила меня вернуться в паству, если вы, конечно, позволите… – окончательно разбивает он сомнения братьев. Только вот самой Герти такая жертвенность кажется непозволительно дорогой после всего им рассказанного.
Священники переглядываются между собой и пастырь нисходит:
– Расскажите в подробностях, что произошло от начала и до конца.
Герти выдала не больше, чем Йонасу, избегая упоминания теней и призраков. Священники после ее рассказа вновь переглянулись, но на этот раз гораздо продолжительнее.
– Полагаю, нет никаких оснований не верить вашим словам. Однако, нет никаких оснований и тревожить паству. Крампус забирает лишь грешников.
– Но… – теряет дар речи от такого ответа Йонас. – Люди пропадают. Дети! А как же Маринэ? Она всю свою жизнь была прилежной прихожанкой.
– К великому сожалению, греховны не только взрослые. А сестра Кляйн… – Он вздыхает. – Сестра Кляйн на днях покаялась мне в ужасных вещах.
– Каких еще «ужасных»?
Еремиас единожды чавкает сильно выдающейся вперед челюстью.
– Твоя подруга, Минна. Пока бедняжка мучилась от боли, фрау Кляйн забирала себе ее морфин и предавалась греховному дурману.
– Не может быть… Этого… не может быть.
– Боюсь представить, сколько лекарств недополучил ты, брат мой, из-за ее пристрастий. Что касается вас… – Он перекатывает черные шарики глаз на Герти, от пронзительного холода которых по спине бежит холодок. – Верю, неслучайно Бог привел вас в Собор Пресвятой Девы Марии, с первого положенного камня основанный нашим святым родом, коему принадлежит не только лишь корона Баварии, но и всей Британии. Однако, наше наследие уже давно оккупировано безбожниками, притворствующими носителями слова Господня. Догадываюсь, что сам Иисус, направляя на путь истинный, завел тернистыми тропами вас к нам. Паства у нас расширяется не часто, однако… – Он выжидает важную паузу. – Чтобы примкнуть, придется изрядно постараться. Готовы ли вы на изменения?
