Даже шторы не похожи на казённые – полоски жалюзи не тряпьё с пятнами.
Где я вообще?..
Последнее, что помню – вспышка. Черное дуло ТТ. Плевок в морду Валета. И тишина.
Ад?..
Нет уж. Слишком светло для ада. И чертей не видно. В рай попал? Не-а, не верю – не по моей биографии. Как говорится, и рад бы в рай, да грехи обожаю.
Я медленно повернул голову. Рядом пустые кровати. Три штуки, одинаковые и тоже все какие-то хитро устроенные, как в американском кино. Не ржавые панцирки или сетки с железными козырьками, а пластиковое многофункциональное ложе. Больше похожее на капсулу для киберсна. Все-таки помещение похоже на больничную палату.
Собравшись с силами, я медленно приподнялся и сел – спинка кровати подалась за мной.
Жёваный протокол! Кровать двигалась! Я даже вздрогнул.
Я пошарил и нажал на кнопку сбоку на кровати, в том месте, что напоминало панель управления или пульт.
Щёлк!
И зажглась лампа на стене возле изголовья.
– Что за… – пробормотал я, а голос, хоть и хрипел, но почему-то показался чужим, чуть выше.
Я не удивился. Показалось, наверное.
– Эй! Есть кто?.. – выдавил я снова хрипло, продолжая тыкать в кнопки.
Из стены – в натуре, из стены! – выскочил голос:
– Да-да, сейчас подойду.
Сушёный прапор! Я снова вздрогнул от неожиданности, а потом сообразил: голос-то женский, из динамика. В палате?
Дверь распахнулась, и в палату вошла медсестра. Молоденькая, сочная, будто со страниц «СПИД-Инфо». Только не в привычном больничном халате – белом, бесформенном, с пятном зелёнки на кармане. Нет. Эта была в аккуратном медицинском костюме: брючки в обтяжку, блуза с вырезом, всё цвета морской волны. Куколка, как в рекламе платной клинике…
– Приплыли тапочки к дивану… – прошептал я. – Я что, в Израиле?
– Что случилось? – спросила девица с дежурной улыбкой и, что главное, на русском. – Как самочувствие? Не кружится голова?
Нет, все-таки в России-матушке. Медсестричка говорила вежливо, но без искры. Странно… Обычно такие на меня реагировали поживее. Может, из-за пижамы? Вид, как у подстреленного лоха. Или… Я попытался себя осмотреть, как мог без зеркала, но тут же пресек сие глупое занятие.
Да пошло оно всё, дядя Максим! Тебе башку прострелили, а ты, как дурак, о женском внимании печёшься. Есть вопросы и поважнее. Например – каким макаром я выжил? Хорошо, что все хорошо… Вот выпустят – к Натахе заеду, ага. В этот раз точно. И к Катьке… Если ещё не замужем.
– Эй! Яровой! – вывела меня из думок медсестра. – Вам плохо? Врача звать?
Яровой? Это она мне?.. Похоже, да.
– Я не Яровой, я… – начал было возражать, но тут взгляд зацепился за телек на стене.
Плоский, как мозги у дежурного по райотделу. Чёрный экран – глянцевый, пустой, как морг в ночи. И тут я увидел отражение.
Мутное, расплывчатое, но чётко ясно одно – это не я.
Твою дивизию…
Это кто, мать его, такой?! Где моя квадратная башка? Где сажень в плечах? Где… – рука проверила через штаны – Фу-ух! Это хотя бы на месте…
– Что с вами, эй, Яровой!
Удержался, чтобы не выматериться и не пугать сестричку.
Спокойно, дядя Максим. Сначала проверить все нужно, убедиться, факты собрать, а потом выводы делать. Так сам всех учил. Так жил.
Вдох-выдох… Натянул на морду беспечность.
– Всё нормально, – выдавил я чужим голосом. Чужим. Но звучал он… из меня. – Пить… хочу.
– Кулер в коридоре.
– Кто? – не врубился я.
– М-да… Сильно вас, товарищ полицейский, приложило, – фыркнула она и уже от двери бросила: – Лежите, сейчас принесу.
