Гор смотрел, не моргая. Его голос был ровным, без гнева, но в нём слышался приговор, не нуждавшийся в повторении:
– Разрушать ложь – мало. Её нужно искоренить. До корня. До последнего зерна, что пустило ростки во мраке.
Он не говорил о милосердии. Только о правде. И зал, пропитанный веками обмана, знал – она пришла.
Гор медленно отвернулся от фараона, словно вынеся окончательное решение, и каждый его шаг отзывался в пространстве гулким напряжением, будто сама земля внимала. В зале стало тише – настолько, что слышно было, как капля масла с жертвенного светильника упала на пол и зашипела.
Он не повышал голоса. Но его слова, отточенные, как клинок, разнеслись по тронному залу, многократно отражённые каменными сводами, – как эхо, исходящее не из человеческого рта, а из самой высоты.
– Ты не услышал. – Голос звучал не яростно, но бесповоротно. – Значит, услышит твоя кровь.
Ахептар подался вперёд, бледный, с лицом, искажённым недопониманием. – Что?.. – в голосе его звучал не гнев и даже не страх. Только трещина в иллюзии власти, которую носил десятилетиями.
Гор обернулся. Его золотые глаза горели не местью, а чем-то, что древнее и холоднее.
– Я забираю твою дочь. – Он произнёс это спокойно, словно произносил древний закон. – Её судьба – искупление. Или конец.
И в этом выборе не было приговора. Только зеркало.
Тронный совет был в разгаре. Воздух в зале дрожал от запаха ладана, тяжёлых голосов и шелеста пергаментов. В зале сановники в богатых накидках, вполголоса спорили о налогах, караванах и очередной реформе, продиктованной капризом фараона. За длинным столом сидела Тияна – спина прямая, руки сцеплены. Слушала, но не участвовала. Её взгляд скользил по колоннам, украшенным сценами побед и триумфов – всё ложь, всё напоказ.
И тогда это случилось.
Без предупреждения – ни звука, ни толчка – в зал ворвался ветер. Не сквозняк, не порыв снаружи. Это было как дыхание иного мира: тяжёлое, плотное, со стоном, будто кто-то выл на грани слышимости. Он ударил, как волна, захлестнув всё.
Песок – откуда в дворце песок? – взвился облаком. Он врезался в лица, царапая кожу, проникая в рот и глаза. Слуги закричали, кто-то упал, охранники выхватили копья. Факелы на стенах мигнули и угасли, оставив зал в полумраке, где мерцание золота лишь усиливало ощущение кошмара.
– К принцессе! – выкрикнул капитан стражи, но голос его захлебнулся в завываниях ветра.
Несколько воинов бросились к возвышению, где сидела Тияна, но было уже поздно. Слишком поздно. В самом центре бури, точно в сердце пульсации сил, открылся разрыв – и из него шагнул Он.
Гор.
Имя ещё не прозвучало, но его присутствие опрокинуло порядок в зале сильнее, чем ветер. Он не шёл – возник. Как будто не вошёл, а был всегда – просто стал видим. Его фигура медленно обозначилась в вихре: высокая, словно высеченная из неба, с белыми волосами, что светились сами по себе, словно отражали не свет факелов – исчезнувших – а свет иной, внутренний, первозданный. Каждый его шаг звучал, как удар времени по камню.
Никаких доспехов, короны, регалий. Но взгляд… Он был достаточно тяжёл, чтобы заставить опустить глаза даже самых надменных жрецов. Даже тех, кто считал себя приближенными к богам. Никто не осмелился назвать его по имени, но все – на каком-то древнем, подсознательном уровне – знали: это Он.
Он не смотрел по сторонам. Не удостаивал вниманием ни визирей, ни полководцев.
