Гор шёл впереди, будто пустыня расступалась под его сандалиями, не смеясь осыпать его пылью. Высокая фигура в тёмно-золотом – воплощение упрямой решимости. Ни одного взгляда назад. Ни одного слова.
Тияна – чуть позади, упрямо ровняя шаг, несмотря на боль в ногах и жгучее раздражение в груди. Она не просила идти. Она не соглашалась. Но она и не сопротивлялась – ещё одно упрямство, её личное. Пускай. Пусть ведёт. Пока.
– Ты хотя бы знаешь, куда тащишь меня? – наконец произнесла она, не пытаясь скрыть язвительность.
Гор не остановился. Только бросил через плечо:
– Туда, где пыль не врёт. В отличие от людей.
– Очаровательно, – фыркнула она. – Значит, весь мой род, по твоей логике, – ложь, а песчинки – носители истины?
Он слегка повернул голову. Достаточно, чтобы она увидела золотой отблеск в глазах.
– Истина – это то, что остаётся, когда исчезают дворцы, титулы и ритуалы.
– Ага. И ты, конечно, её главный пророк. Или жнец?
– Весы, – ответил он. – Не пророк. Не бог. Но если чаша перевешивает, я кладу на другую – то, что нужно.
Она усмехнулась, горько.
– Надеешься уравновесить мир мной?
– Нет. Я надеюсь, что ты не окажешься пустой гирей.
Тишина снова заполнила пустыню, но теперь она не была молчаливой. Она была натянутой, как тетива между ними.
Они шли. Туда, где начиналась правда. Или конец. Одно другому, возможно, и не противоречило.
Песок здесь был белее костей, выбеленных временем и солнцем. Он не просто хрустел – он трещал под ногами, словно рассохшиеся свитки древних пророчеств, которые никто не читал, но каждый боялся забыть. Пыль поднималась в воздух и оседала на коже, в глаза забивалась соль и молчание, тяжёлое и липкое, как дыхание давно забытых богов.
Гор шёл впереди, будто его шагам не нужно было направление – будто сама пустыня знала, куда он идёт, и отступала перед ним. Его силуэт – высокий, ровный, будто вырезанный из солнечного камня, – не качался и не спотыкался ни разу, несмотря на зыбкость под ногами. Белые волосы – немыслимо чистые среди этой бури – не трепал ветер: казалось, пустыня уважала его слишком, чтобы прикасаться без разрешения.
А Тияна… Она шла следом, ни на шаг не отставая, но и не приближаясь. Ни слова. Ни вопроса. Только взгляды, которые время от времени бросала ему в спину – острые, колючие, как песчинки, летящие в лицо. Не знала, кем она теперь была. Пленница? Вряд ли – оков не было. Свидетель? Возможно. Но свидетель чего? Суда? Мести? Перерождения?
С каждым шагом её раздражение росло. Не от жары – от молчания. От этой походки, уверенной, будто он имел право. От этого сияющего профиля, будто выточенного для того, чтобы им восхищались, но не противоречили. От осознания, что он ничего не объяснил. И при этом вёл её за собой, как будто она – принадлежит ему.
Ей хотелось окликнуть его. Бросить ему что-нибудь едкое. Вырвать хоть слово. Хоть взгляд. Но он шёл, как молчаливое пророчество. Как приговор, который уже написан, но ещё не оглашён.
А она – не привыкла быть тем, о ком молчат.
Когда солнце встало в самый зенит, как обнажённый клинок над головой, Гор резко остановился. Его шаги, точные и ритмичные, замерли, будто сама пустыня потеряла право колыхаться под ним. В этот момент всё стихло. Даже ветер – вечный спутник песков – прижал крылья и утих, словно тоже ждал.
Он не обернулся. Просто выдохнул коротко, как приговор:
