В ста шагах от него, в ложбине, спешились текинцы – его личный конвой, полсотни худых, кривоногих людей в огромных круглых бараньих шапках и полосатых халатах. Внизу у стога стоял поручик Долинский, адъютант командующего, – большеглазый темноволосый юноша в офицерской шинели и мятой фуражке защитного цвета.
– Ваше превосходительство, умоляю вас, сойдите, подстрелят, – постоянно повторял он.
Корнилов не реагировал, его лиловые губы еще сильнее сжались, судорогой свело рот. В бинокль он видел, как поднялись в атаку густые цепи большевиков. Некоторые из партизан дрогнули и попятились назад, одного из них, вставшего во весь рост, сразила пуля.
– Срочно батальон корниловцев и Офицерский полк на помощь партизанам! – скомандовал он.
Через десять минут марковцы уже бежали прямо на станцию, корниловцы, как всегда, пошли в обход с востока. Цепи большевиков залегли, началась перестрелка. Еще сильнее затрещали пулеметы противника, заохали орудия. Марковцы тоже залегли.
К Корнилову подошел генерал Деникин.
– Надо бы поддержать наших артиллерией, – произнес он не уверено, понимая, что снарядов очень мало.
– Знаю, – зло ответил Корнилов. Черт, снарядов осталось по три на орудие. А снаряды там, у большевиков, на железнодорожных складах.
Сильно ухнула красная шестидюймовка, большевики снарядов не жалели. Торопливо застучал пулемет. Пчелки пуль пропели где-то над головой командующего.
– Ваше превосходительство, умоляю, сойдите, подстрелят, – опять взмолился Долинский.
Корнилов опустил бинокль. Коричневые калмыцкие глаза его сузилось еще больше.
– Коня мне! – приказал он Долинскому.
Ловко, как джигит, он вскочил на коня и поскакал к своим текинцам.
– Айда! – крикнул он зычным голосом и показал рукой в сторону оврага.
Текинцы, как кошки, вскочили на коней и выхватили кривые сабли. С гортанными криками галопом они поскакали в степь, в сторону оврага, где чернела пашня и за ней виднелась полоска железнодорожной насыпи.
Скоро обозначилось наступление корниловского батальона. Быстро, как на учениях, они зашли в тыл большевиков. Поднялись марковцы и сильно поредевшие цепи партизан. Большевики дрогнули и побежали. Текинцы рубили их на скаку, мало кто ушел с поля боя. Но и те, кто поднял руки, не пережил этот день.
К полудню все было кончено. Корнилов в сопровождении Деникина и свиты крупной рысью въехал в Выселки. Сзади колыхался распущенный трехцветный флаг. Навстречу обозу тащились раненые, кто еще мог передвигаться сам. Корнилов подъехал к есаулу Лазареву, раненному в ногу. Весь мокрый, он остановился перед командующим.
– Ну, что, партизаны, как повоевали? – ехидно спросил Корнилов. – Скажите спасибо моим текинцам и корниловцам.
– Большие потери, ваше превосходительство. От моего отряда осталось меньше половины. Погибли полковник Краснянский и есаул Власов…
Корнилов поскакал дальше. Справа от мельницы слышалcя сухой треск одиночных выстрелов. Это шла расправа над пленными. Корнилов не реагировал. Генерал Деникин перекрестился и произнес:
– Прости, Господи, виновных и не осуди за кровь невинных!..
Первая трудная победа «ледяного похода» омрачилась неприятной новостью. Корнилов узнал, что не так давно здесь, возле станции Выселки, произошел бой между большевиками и отрядом кубанских добровольцев Покровского. Добровольцы Покровского были разбиты и поспешно отступили в сторону Екатеринодара. Шли какие-то зловещие слухи и о кубанской столице. Пока только слухи.
