— Не дергайся, красавица, — прошипел один из них, глумливо скалясь и
небрежно перекидывая дубинку из руки в руку, словно демонстрируя свое
мастерство.
— Хм... — усмехнулся второй, поигрывая массивным кастетом на пальцах, а
третий, самый высокий из них, молча шагнул в мою сторону, сжимая дубинку с
профессиональной хваткой бывалого воина.
Мое тело среагировало быстрее разума, подчиняясь выработанным
рефлексам наемника. Отскочив к стене, я выхватила меч и
клинок тотчас привычно лег в ладонь, словно был её продолжением.
Первый нападавший бросился вперед, целя дубинкой в голову, но я ушла
перекатом вправо, оказавшись за его спиной. Удар рукоятью меча по затылку — и
он рухнул, даже не вскрикнув.
Двое оставшихся разделились, пытаясь зажать меня с двух сторон. Умно, но...
Я позволила правому приблизиться, делая вид, что не замечаю левого. В последний
момент резко присела, пропуская над головой свистнувшую дубинку, и с разворота
полоснула мечом по ногам подкравшегося слева. Он вскрикнул, теряя равновесие, а
я уже крутанулась обратно, встречая атаку последнего противника.
Он оказался хорош — успел блокировать мой удар дубинкой и даже провести
контратаку. Я едва успела отклониться, чувствуя, как дубинка чиркнула по плечу.
В глазах потемнело от боли, но эта боль словно выключила все лишние мысли.
Осталась только холодная ярость и отточенные годами тренировок движения.
Финт, обманный выпад, разворот... Противник купился на ложный маневр, на
мгновение раскрылся, и мой клинок чиркнул по его предплечью, и дубинка выпала
из его ослабевших пальцев. Следующий удар рукоятью в висок отправил его в
беспамятство.
Раненный в ногу все еще пытался подняться, зажимая рассеченное
бедро. И я резко ударила его ногой в челюсть, чувствуя, как внутри
меня расплывается холодное удовлетворение от чистой победы. Но
следом внезапно накатил страх — не от боя, а от того, насколько
естественными были эти движения, насколько правильным казалось убивать и
калечить.
Попятившись, я развернулась и побежала прочь, не обращая внимания на
пульсирующую боль в боку и плече. И только у самой таверны перешла на шаг,
пытаясь отдышаться. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая стены домов в
теплые янтарные тона. А из открытых окон «Пьяного гоблина» привычно доносились
звуки лютни и нестройное пение подвыпивших посетителей…
Таверна, как всегда, была погружена в полумрак — пламя оплывших свечей
в потемневших бронзовых шандалах отбрасывало причудливые тени на закопченные
бревенчатые стены. Воздух был пропитан знакомыми ароматами — кислой брагой,
сладковатым дымом трубочного зелья и подгоревшим мясом с кухни. В этот поздний
час непривычная тишина окутывала помещение — большинство наших уже поднялись в
свои комнаты в компании сговорчивых девиц.
И лишь Базил остался у погасающего очага, устроившись за дальним дубовым
столом. Он медленно потягивал хмельной напиток из видавшей виды кружки,
погруженный в свои мысли. Отсветы тлеющих углей подчеркивали глубокие борозды
морщин на его суровом лице, придавая ему сходство с древней статуей, хранящей
множество тайн. Но едва, увидев меня и заметив, как я прижимаю руку к
плечу, он мгновенно подобрался, словно матерый волк, почуявший опасность.
— Проклятье! Что случилось, пчелка? — встревоженно воскликнул отец, рывком поднимаясь
с лавки. Кружка, опрокинутая его резким движением, с глухим стуком упала на
пол, разливая остатки эля по щербатым доскам. Его обычно спокойное лицо
исказилось тревогой, а в серых глазах промелькнул страх. Не дожидаясь моего
ответа, он гаркнул так, что пламя свечей дрогнуло. — Харди! Тащи свою сумку!
