Айяна смотрела на меня. Двое из меня наблюдали за ней.
– Ну-ну, – сказала она и еле заметно качнула головой. Я уже прилично различал эти экзотианские намёки на жесты.
Один из мужчин открыл было рот, но закрыл уже от её косого желания взгляда.
– Поздно прилетел, – сказала Проводящая, подняв глаза на солнце, обсевшее всё ту же точку в небе. Стул у него там стоял, что ли? – Но мастер Эйче ещё занимается.
Айяна указала на тропинку, уходящую в густой сумрак сада.
– Иди, не перепутаешь. Здание там всего одно. Скажешь мастеру Эйче, что я прошу его заняться сегодня и с тобой. Понял?
Я кивнул.
– Иди.
И солнце село.
И я пошёл по тропинке. Куда-то во тьму. Даже светлячков не было в этот вечер, хотя потом я видел их в саду постоянно. Не было и света во мне. И вовне меня – его тоже не было.
Но здание я увидел: длинное и приземистое, как барак. И занавеску вместо дверей, прозрачную, едва подсвеченную изнутри. Значит, там был кто-то живой, раз светилось.
Я поднырнул под занавеску. И остановился в недоумении. Народу внутри оказалось не под стать звукам. Передо мной, в зале вроде спортивного, сидело прямо на деревянном полу человек сорок. И – тишина. Мёртвая.
Холостая, когда столько мужчин.
Эти мужчины не любили ещё так, как я. И не теряли, как я. Значит, их было сорок, но я перевешивал.
И я был один больше их всех, пока не скользнула вдруг тень, и в середине зала не возник худощавый, старше среднего, человек.
Я мог поклясться: ещё секунды назад его здесь не стояло. Видимо, это и был мастер Эйче.
Незаметный, тонкий, неслышно скользящий над полом. Я и не знал, что у эйнитов есть бойцы, потому что никем другим мастер Эйче быть не мог. Бойца распознают по походке и по глазам, телосложение здесь неважно.
Я неловко поздоровался, смешав привычное абэтодасмэ в бессмысленную кучу звуков.
Мастер не ответил, только махнул рукой: садись. И я сел прямо на пороге.
Но двигаться внутри себя я не перестал, и мы сошлись с мастером глазами.
Он повторил мне:
– Садись!
Это был не безразличный эйнитский мастер Зверя, и не грантский, видящий в глубине будущего только свои игрушки. Эйнитский мастер Эйче оставался человеком. И он видел, что сев, я не остановился.
Он шагнул ко мне, и я поднялся под его взглядом.
Мастер тенью лежал передо мной. Я был сгустком напряжения, он стоял рядом со своим напряжением.
Если бы я убил сейчас его тело, мастер, наверное, пожал бы плечами и тенью скользнул мимо меня и себя.
Только в слепоте ярости можно сойтись с таким бойцом. Но ярость моя всегда пуста. Я из тех, кто убивает так, как чистят свои же раны, или подставляют тело под бич.
Он посмотрел, я отрицательно качнул головой.
Он не согласился и указал мне в центр зала.
Меня невозможно заставить драться, если я не хочу драться. Но я вышел в круг. Мне было всё равно.
Тьма сгустилась по краям. Я вздохнул и выбросил из себя напряжение. И когда я стал пустым, освещение вернулось.
– Не философ, – качнул головой мастер. – Но боец.
Он знал, где его тень, я – нет. Я просто оттолкнул её на время.
Мастер, склонив голову, слушал. Я молчал, но он слышал меня.
– А что, – спросил он вдруг, – это хорошо – умереть?
Я пожал плечами.
– Хочешь попробовать? – поинтересовался он.
Мастер Эйче всё-таки нашёл вопрос, на который я не мог себе ответить.
«Вы перестали пить коньяк по утрам, леди? Отвечайте, да или нет?»
Я мог бы начать говорить с ним, я мог бы ударить его. Но я ничего не хотел.
