Посмертие - страница 12

За домами и задворками тянулись поля, за ними высился холм. Когда девочка чуть подросла, ей казалось, будто холм сделался еще выше, особенно в сумерках, и маячит над деревней, точно сердитый призрак. Она привыкла не смотреть на него, если случалось ночью выйти во двор. В глубокой ночной тишине на холме – а порой и у самого дома – раздавался свистящий шепот. Тетка сказала: это невидимки, и слышат их только женщины, но как бы грустно и настойчиво они ни шептали, дверь им открывать нельзя. Гораздо позже девочка узнала, что мальчишки поднимаются на холм и благополучно спускаются с него, и ни разу не упомянули ни о змее, ни о великане, ни о лохматой старухе, равно как и о шепоте. Они говорили, что охотятся на холме, а поймав дичь, жарят ее на костре и едят. Они всегда возвращались с пустыми руками, и она не знала, разыгрывают они ее или нет.

Проходящая мимо деревни дорога в одну сторону вела к морю, в другую – вглубь страны. По ней в основном ходили пешком, носили тяжелые грузы, порой возили на ослах и телегах. Дорога была достаточно широкая, чтобы телега могла проехать, но ухабистая, неровная. Вдали, у самого горизонта, маячили горы. Их странные названия внушали девочке тревогу.

Она жила с теткой, дядей, братом и сестрой. Брата звали Исса, сестру – Завади. Поутру девочка должна была вставать вместе с теткой: та трясла ее, чтобы разбудить, и пребольно шлепала по заднице. Просыпайся, озорница. Тетку звали Малаика, но дети называли ее мамой. Проснувшись, девочка первым делом должна была натаскать воды, пока тетка растапливает печь, которую с вечера вычистили и наполнили углем. Воды хватало, но ее нужно было принести. У двери уборной стояло ведро с ковшиком для туалетных нужд. Другое ведро стояло возле канавы, что вела к уличному стоку: там они мыли миски и кастрюли, туда выливали воду после стирки, но для чая и дядиного купания нужно было натаскать воды из огромного глиняного бака, накрытого крышкой: он стоял под навесом, чтобы вода не нагревалась. Для дядиного чая и купания вода должна быть чистой; та, что в ведрах, только для грязной работы. Порой люди болели от грязной воды, поэтому для дядиного купания и чая она грела чистую воду.

Бак был высоченный, а она такая невеличка, что приходилось забираться на перевернутый ящик, чтобы дотянуться до воды, порой воды в баке оставалось на донышке (если водонос не пришел и не пополнил запас), и тогда она свешивалась в осклизлый бак едва не по пояс. Если сунуть голову в бак и что-то сказать, голос замогильный и чувствуешь себя великаншей. Она порой делала так, даже когда ей не надо было носить воду: опускала голову в бак и испускала злорадные вопли, точно гигантское существо. Она наливала воду в два котелка, но только до половины, иначе нести было чересчур тяжело. Затем по очереди тащила их к растопленной теткой печи, выливала котелки, снова шла к баку – и так до тех пор, пока воды не наберется дяде на чай и купанье.

Сколько девочка себя помнила, она всегда жила с ними, с дядей и теткой. Брат Исса и сестра Завади были старше ее лет на пять или шесть. Разумеется, никакие они были ей не брат и не сестра, но она все равно считала их родными, хотя в играх они дразнили и обижали ее. Иногда они нарочно поколачивали ее – не потому, что она чем-то им досадила, а просто потому, что им нравилось ее бить и она не даст сдачи. Они били ее, когда оставались одни в доме и никто не слышал ее криков или если им случалось заскучать, что бывало нередко. Они заставляли ее делать то, что ей не нравится, и, если она кричала или отказывалась, давали ей пощечины и плевали в лицо. После того как она заканчивала хлопотать по хозяйству, заняться ей было особо нечем, но если она увязывалась следом за братом с сестрой, когда они шли на улицу играть с друзьями или обрывать соседские фрукты, ни они, ни их друзья не были ей рады. Девочки обзывали ее на потеху мальчишкам, порой гнали ее прочь. Брат с сестрой каждый день, хоть и по разным поводам, били, щипали ее, отбирали у нее еду. Она не очень расстраивалась, куда сильнее ее печалило кое-что другое, из-за чего она чувствовала себя маленькой и всем чужой. Других детей тоже бьют каждый день.