От нее с самых ранних лет требовали помощи по хозяйству. Она не помнила, когда это началось, но ее всегда заставляли что-то делать: подмести, натаскать воды, сбегать в лавку с поручением тетки. Когда девочка чуть подросла, она стирала одежду, чистила и резала овощи, грела воду для купания дяди и для семейного чая. Другим детям в деревне тоже приходилось помогать по хозяйству их дядям и теткам, и в доме, и в поле. У ее дяди и тетки не было ни поля, ни даже сада – ее заботы ограничивались домом и задним двором. Порой тетя была резка с ней, но чаще бывала добра и рассказывала истории. Некоторые из них были страшные, как история о распухшем оборванце с длинными грязными ногтями, который ночью ходит по дороге, волоча за собою железную цепь, и высматривает маленьких девочек, чтобы поймать и унести в свою берлогу. Его слышно издалека: цепь волочится по земле. Многие теткины истории были о грязных старикашках, которые крадут маленьких девочек. Если тетке случалось заметить, что Исса или Завади ее обижают, она ругала и даже наказывала их. Относитесь к бедняжке как к своей сестре, говорила тетка.
Мать ее умерла, девочка это знала, но она не знала, почему ее взяли к себе именно дядя и тетка. Однажды – ей шел шестой год – тетка сказала: «Мы взяли тебя, потому что ты осталась сиротой и твой отец болел. Твои мать и отец жили по соседству с нами, мы их знали. Твоя бедная мать много болела и умерла, когда ты была совсем маленькая, года два тебе было. Твой отец привел тебя к нам и попросил приютить, пока он не поправится, но он не поправился, Бог прибрал и его. Такие дела в руках Божьих. С тех пор ты наша обуза».
Тетка заговорила об этом после того, как, вымыв девочке волосы, смазывала их маслом и заплетала в косички, чтобы не было вшей (она проделывала это каждую неделю). Девочка сидела меж теткиных колен и не видела ее лица, но голос был мягкий, даже ласковый. После того как ей об этом сказали, она поняла, что никакие они ей не тетка и не дядя и что отец ее тоже умер. Матери она не помнила, но все равно тосковала по ней. Пыталась представить ее лицо, но видела кого-нибудь из деревенских женщин.
Дядя с ней почти не разговаривал, как и она с ним. Он хмурился, если она обращалась к нему, даже чтобы передать сообщение от тетки. Чтобы ее подозвать, он щелкал пальцами или кричал: «Эй, ты!» Звали его Макаме. Крупный, высокий, с круглым лицом, круглым носом и большим круглым брюхом. Он хотел, чтобы все и всегда было по его. Если он распекал кого-нибудь из детей, дом ходил ходуном от его гнева и все умолкали. Девочка старалась не встречаться с ним глазами, потому что боялась его раздраженного взгляда, его сердитого лица. Она знала, что он не любит ее, но не понимала, чем заслужила его нелюбовь. Кулаки у него были огромные, руки толщиной с ее шею. Влепит ей подзатыльник – она едва на ногах устоит, и закружится голова.
Тетка ее имела обыкновение, прежде чем высказать что-нибудь, несколько раз кивнуть, а поскольку лицо у нее было узкое, вытянутое, нос острый, то казалось, будто тетка клюет воздух. «Твой дядя очень сильный, – говаривала тетка. – Поэтому серикали[18] и взяли его сторожить склад. Он отпирает и запирает ворота, чтобы бродяги не шастали. Его выбрало правительство. Все его боятся. Говорят, у Макаме кулачищи как дубины. Если бы не он, люди хулиганили бы, воровали со склада».
